Реклама

Главная - Все о стрижках
Болдинская осень в творчестве а. с. пушкина (1830). (в конце есть кратко). Болдинская осень Мотылек был написан во время болдинской осени

Болдинская осень в жизни и творчестве А.С. Пушкина

В 1830 году в самом начале осени А.С. Пушкин приехал в Болдино и прожил здесь три месяца - с сентября по ноябрь. Это была самая удивительная осень в его жизни. Однако в начале поездки автор планировал за месяц управиться с делами по введению во владение, выделенной отцом деревней, заложить ее и вернуться в Москву, чтобы справить свадьбу с Натальей Гончаровой. Ему было немного досадно, что приходится ехать осенью, ведь для него она являлась лучшим рабочим временем. Даже предстоящая свадьба не делала его счастливым. В письме к П.А. Плетневу он писал: "Милый мой, расскажу тебе все, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска. Жизнь жениха тридцатилетнего, хуже тридцати лет жизни игрока… Осень подходит. Это любимое мое время - здоровье мое обыкновенно крепнет - пора моих литературных трудов настает - а я должен хлопотать о приданном да о свадьбе, которую сыграем бог весть когда. Все это не очень утешно. Еду в деревню, бог весть, буду ли иметь там время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведешь…". Это настроение отразилось и в первых стихах, написанных той осенью - одно из самых тревожных и напряженных стихотворений Пушкина "Бесы" и отдающая глубокой усталостью, в которой даже надежда на будущее счастье окрашена в меланхолические тона, "Элегия" ("Безумных лет угасшее веселье...").

Приехав в Болдино, Пушкин узнал, что земля, которую ему оставил отец, составляет не отдельное имение, а часть деревни Кистенево. Поэт не собирался задерживаться здесь надолго, поэтому решил сразу же заложить имение. Однако настроение Пушкина скоро изменилось; все складывалось к лучшему: пришло "прелестное" письмо от невесты, которое "вполне успокоило": Наталья Николаевна соглашалась идти замуж и без приданого. Поэтому он решил вернуться в Москву, для этого подписал несколько бумаг и передоверил свои имущественные хлопоты писарю Петру Кирееву. Но выехать из Болдина не удалось: надвигалась эпидемия холеры. Вокруг устанавливались карантины. В письме к Н. Гончаровой поэт писал: "Около меня Колера Морбус ("холера смертельная"). Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает". Из этого письма видно, что холера мало тревожит Пушкина (он не понимает, насколько она опасна), напротив, она сулила длительное пребывание в деревне. 9 сентября он осторожно пишет невесте, что задержится дней на двадцать, но в тот же день Плетневу, - что приедет в Москву "не прежде месяца". И с каждым днем, поскольку эпидемия вокруг усиливается, срок отъезда все более отодвигается, следовательно, увеличивается время для поэтического труда. Потом до Пушкина дошли вести о бедствиях от эпидемии, о том, что холера косит людей вокруг. Он беспокоился о Москве, о невесте, друзьях. Поэтому написал в Москву Погодину: «Пошлите мне слово живое, ради Бога. Никто мне ничего не пишет… Не знаю, где и что моя невеста. Знаете ли вы, можете ли узнать?..» Пушкин предпринял попытку вырваться, но карантины не пропускали. Получив, наконец, письмо из Москвы от Натальи Николаевны, успокоился и смог работать без помех.

Оглядевшись в Болдине, 9 сентября он пишет Плетневу: "Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает <...> Ах, мой милый! что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов". Пушкин и не соврал, в тот период он написал наиярчайшие свои произведения. Его чувства обострила и близость страшной болезни. Пушкин всегда любил опасность. Опасность удваивала силы, вселяла дерзость. Недаром он писал в «Пире во время чумы»:

Всё, всё, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья...

В мире не было спокойствия. Только что произошла революция во Франции, окончательно скинувшая с трона Бурбонов. Бельгия восстала и отделилась от Голландии. Чуть позже, за несколько дней до отъезда Пушкина из Болдина, начнётся восстание в Варшаве. Обо всех этих событиях думал Пушкин в деревенской тишине. Мысли эти тревожили воображение, заставляли сопоставлять, искать внутренний смысл происходящего.

1830 г. - трагический рубеж в жизни Пушкина. Он ясно понял, что лишен независимости и свободы. Жестокое время против человека, и Пушкина уже больше не обманут легкокрылые надежды. «Повести Белкина» обнаруживают расхождение природы человека и быта, роли, навязанной героем или подсказанной традицией, которые многие действующие лица охотно исповедуют. Сильвио в «Выстреле» загоняет себя в рамки дуэльной распри и сословного тщеславия, но оказывается выше этих намерений, подсказанных, в сущности, литературным штампом романтического злодея. В «Метели» книжная любовь Маши и Владимира при всей ее выспренности оказывается тоже внушением традиции, а не непосредственным голосом сердца. И потому природа (метель), время, чувства разрушают предрассудки и открывают подлинные возможности жизни. В «Гробовщике» Андриан Прохоров потрясен сном, который выводит героя за рамки привычности. В «Станционном смотрителе» дается опровержение сниженной до лубочных картинок истории о блудном сыне. Ситуация «Барышни- крестьянки» тоже изображена как условность, один из предрассудков сознания героев и разрушена шутливо и простодушно. Человек у Пушкина выше быта, его окружающего.

И вот когда настал день 27 ноября 1830 года, в Болдино пришло известие: дорога на Москву открыта. Уже после возвращения в Москву, Пушкин писал Плетневу: "Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: две последние главы "Онегина", восьмую и девятую, совсем готовые в печать. Повесть, писанною октавами (стихов 400), которую выдам "Anonym". Несколько драматических цен, или маленьких трагедий, именно: "Скупой рыцарь", "Моцарт и Сальери", "Пир во время чумы" и "Дон Жуан". Сверх того написал около тридцати мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все…". Далее Пушкин сообщает, что написал, пять повестей прозой. болдино пушкин свобода творчество

Таким образом, в Болдино А.С. Пушкин вспоминал свою молодость и былые увлечения, в Болдине он прощался с ними навсегда. Свидетельство тому в его бумагах: листки со строчками стихов "прощанья", "заклинанья", "для берегов отчизны дальной". В этих стихотворения, как и в других, писавшихся в Болдине, Пушкин выразил настроение человека, который с печалью, с душевной мукой вспоминает о прошлом и расстается с ним. Три месяца. Срок, как выяснилось, громадный… Теперь на земле осталось еще одно место с которым он сроднился и которое без него осиротеет.

В 1830 г. в мае месяце состоялась помолвка А. С. Пушкина и Натальи Николаевны Гончаровой. Но к заключению брака имелись некоторые препятствия имущественного характера. Родители невесты не имели возможности дать за ней такое приданое, какое считали приличным, в связи с чем подумывали о расстройстве бракосочетания. Пушкин был вынужден изыскать дополнительные денежные средства, чтобы передать их родителям Натальи Николаевны на покупку хотя бы самого необходимого в качестве приданого и тем самым позволить семье Гончаровых соблюсти приличия. Приводя в порядок свои имущественные дела, в сентябре Пушкин едет в имение Болдино, принадлежавшее его отцу – Сергей Львович дал согласие на сдачу под залог небольшой деревеньки рядом с селом, чтобы хотя бы частично разрешить денежные затруднения сына. Пушкин рассчитывал провести в Болдине несколько дней и вернуться в Москву к невесте, однако этому помешала знаменитая эпидемия холеры 1830 г., которая началась в Индии и к лету добралась до России. Осенью 1830 г., когда случаи заболевания холерой стали встречаться в Москве и Петербурге, правительство предприняло ряд жестких мер, долженствующих остановить распространение болезни. В частности, на крупных дорогах были организованы карантинные посты, или «карантины», чтобы люди из зараженных областей не распространяли заразу по соседним уездам и губерниям. Пушкин оказался жертвой карантина – все его попытки выехать из Болдино заканчивались провалом. В результате он провел в имении почти три месяца и только в начале декабря наконец попал в Москву.

Болдинская осень известна тем, что в течение трех неполных месяцев Пушкиным было написано такое большое количество произведений, что можно говорить о своеобразном «творческом взрыве». Благодаря благоприятным болдинским условиям (отсутствие жары, светских развлечений, назойливых знакомых и бытовых проблем) Пушкину удалось поработать чрезвычайно эффективно. Среди написанного им в Болдине можно назвать около 30 стихотворений, циклы «Маленькие трагедии» и «Повести Белкина», сказку «О попе и о работнике его Балде»), поэму «Домик в Коломне», «Историю села Горюхина». Также именно в Болдине была завершена многолетняя работа над романом «Евгений Онегин».

Циклы «Маленьких трагедий» и «Повестей Белкина» писались в полном смысле слова параллельно: в бумагах Пушкина сохранились указания на время работы над каждым произведением, входящим в эти два цикла. Так, в сентябре были написаны «Гробовщик», «Станционный смотритель» и «Барышня-крестьянка», в октябре - «Выстрел», «Метель», «Скупой рыцарь» и «Моцарт и Сальери», в ноябре – «Каменный гость» и «Пир во время чумы». Самостоятельность и завершенность каждого из циклов не мешает воспринимать их, в свою очередь, в качестве своеобразного сверхъединства, воссоздающего цельную картину мира. Циклы, анализируемые в совокупности, позволяют судить о разносторонности интересов Пушкина, о его способности отображать действительность в бесконечно разнообразных формах и о восприятии им человеческой жизни как совокупности разнохарактерных явлений, как трагических, так и комических. Ниже в виде таблицы представлены основные параметры, по которым могут сопоставляться циклы.

«Маленькие трагедии»

«Повести Белкина»

Общеевропейский культурный контекст: бродячие сюжеты и персонажи из западно-европейской культуры, местом действия является Западная Европа.

Российский культурный контекст: персонажи и сцены из жизни российской глубинки.

Обобщенно-условное прошлое, даты в тексте произведений не уточняются:

«Скупой рыцарь»: эпоха рыцарей;

«Моцарт и Сальери»: эпоха Моцарта (ум. в 1791 г.);

«Каменный гость»: Испания XIV в. (по легенде, именно тогда жил Дон Жуан);

«Пир во время чумы»: идет отсылка к знаменитой лондонской чуме 1665 г.

Конкретное настоящее:

«Выстрел»: упоминается мятеж Александра Ипсиланти и сражение под Скулянами, в котором погиб главный герой;

«Метель»: действие охватывает 1811-1816 гг., упоминается Бородинское сражение 1812 г., после которого умирает главный герой Владимир;

«Гробовщик»: сообщается, что главный герой «в 1799 г. запродал первый свой гроб, и еще сосновый за дубовый»,

«Станционный смотритель»»: сообщается, что в 1816 г. Дуне 14 лет, в дальнейшем расчет времени действия может проводиться с учетом этой даты;

«Барышня-крестьянка»: в начале повести мы узнаем, что старший Берестов живет в деревне с 1797 г.

Движение от трагикомедии («Скупой рыцарь») к вселенской трагедии («Пир во время чумы»). Мир в итоге предстает как «юдоль страданий».

Движение от трагедии («Выстрел») к комедии с переодеваниями и веселой неразберихой («Барышня-крестьянка»). Мир постепенно окрашивается все более яркими красками и воспринимается оптимистически.

«Маленькие трагедии».

В цикле «маленьких трагедий», состоящем из четырех произведений, отчетливо прослеживается тенденция к нарастанию трагичности происходящего, конфликт из вполне земного, разворачивающегося между конкретными людьми, превращается в обобщенный, универсальный конфликт.

Сюжет. В рукописи имеется авторская пометка «Сцены из Ченстоновой трагикомедии The Covetous Knight». Эта пометка – не что иное как мистификация (у английского писателя Шенстона подобной пьесы никогда не было). «Скупой рыцарь написан Пушкиным самостоятельно, однако с использованием известного «бродячего сюжета» о скупце, который представлен во многих произведениях европейской литературы.

Конфликт.Старый барон (воплощенная скупость) – его сын Альбер (воплощенная расточительность).

Характеры обобщены, скупость и расточительность являются личностными доминантами.

Причина конфликта – борьба за наследство. Конфликт носит приземленный характер.

Финал. Трагический финал, связанный со смертью старого барона, смягчается смехотворностью фигуры Скупого и положительным исходом событий в восприятии Альбера, который наконец-то добирается до батюшкиного наследства и имеет возможность ни в чем себя не стеснять.

Сюжет. В основу сюжета положен бытовавший в Европе слух о том, что гениальный музыкант Моцарт умер неестественной смертью. Доказательств данной версии не существовало, однако тема отравления в XIX в. в светских кругах муссировалась весьма активно.

Крнфликт. Моцарт (гений) – Антонио Сальери (труженик).

Герои являются реальными людьми, однако мало индивидуализированы в плане сходства с прототипами и скорее воплощают в себе обобщенные типы гения и трудолюбивой посредственности.

Причина конфликта – зависть посредственности по отношению к гению, которому все дается «само собой». Зависть замаскирована под идею всеобщего равенства и справедливости воздаяния «по труду».

Сюжет. Основой сюжета стала испанская легенда о Доне Жуане (Хуане), которая претерпела многократные обработки и в европейской литературе представлена произведениями таких известных авторов, как Тирсо де Молина, Ж.-Б. Мольер, Дж. Г. Байрон, Э. Т. А. Гофман и пр.

Дон Гуан – статуя Командора.

Дон Гуан – обобщенный образ человека, пользующегося успехом у женщин, своеобразного «гения любви». Статуя Командора воплощает в себе волю высших сил, это мистическая сущность

Причина конфликта – нарушения Доном Гуаном моральных норм (ухаживание за овдовевшей Донной Анной, в смерти мужа которой он виновен). В то же время можно говорить о нарушении Доном Гуаном своеобразного равновесия, принципа справедливости – Дон Гуан не знает неудач с женщинами, тогда как многие мужчины вынуждены терпеть фиаско.

Трагедия связана с одной из песен поэмы Джона Вильсона «Чумной город» (1816), где речь идет о лондонской чуме 1665 г. Сам сюжет Люди – чума.

Образы людей обобщены предельно, проигнорированы детали их внешности, биографические подробности – это «люди вообще». Чума – абстрактная, слепая сила, поражающая людей случайным образом.

Причина конфликта отсутствует, люди гибнут немотивированно, все без разбору, независимо от их поведения в прошлом и настоящем.

Финал представляет собой апогей вселенской трагедии – показана бессмысленная гибель сотен и тысяч людей, чья вина сомнительна, но смерть несомненна. По сути, автором ставится вопрос о справедливости мироустройства как такового.

«Повести Белкина».

Цикл из пяти повестей объединен фигурой Ивана Петровича Белкина, который, однако, не является действующим лицом, а выступает в качестве «собирателя» историй.

1. Пушкин играет роль издателя;

2. И. П. Белкин – собиратель.

3. Биография Белкина изложена в предисловии «От издателя» от лица помещика с. Ненарадово.

4. Каждая из пяти повестей была в свое время поведана Белкину одним из четырех рассказчиков, ссылки на которых даются в примечании к предисловию: «Смотритель» рассказан титулярным советником А. Г. Н., «Выстрел» подполковником И. Л. П., «Гробовщик» приказчиком Б. В., «Метель» и «Барышня» девицей К. И. Т.

В «Повестях» мы наблюдаем движение от пессимистического восприятия мира к оптимистическому, обратное тому, что имело место в «Маленьких трагедиях». Кроме того, при характеристике конфликта следует отметить, что в четырех из пяти повестей он имеет устоявшуюся форму «треугольника», и одна из вершин треугольника неизбежно исчезает. Конфликт в первых двух повестях существует на самом деле, в занимающей срединное положение повести «Гробовщик» представлены два конфликта – реальный и пригрезившийся герою, и в двух последних повестях конфликта как такового нет, он существует только в воображении персонажей и легко развеивается при столкновении с реальностью.

название

конфликт

причина конфликта

финал

Сильвио – граф Б. – Маша (жена графа)

Причина конфликта – зависть Сильвио к графу; конфликт существует на самом деле, потому что порождающая его неприязнь – не фикция, а реальность.

Исход повести трагичен – Сильвио погибает в Греции, участвуя в восстании; граф опозорен в своих собственных глазах, потому что во время дуэли отдал всю инициативу Сильвио; спокойствие его жены нарушено неожиданным визитом незнакомца, пытавшегося застрелить графа.

Благополучное разрешение конфликта было изначально невозможно. Необходимым условием такого разрешения становилась смерть одного из участников «треугольника» - самого Сильвио, графа или жены графа (в таком случае у Сильвио исчезал повод для зависти, ибо граф оказывался глубоко несчастным человеком).

Владимир – Марья Гавриловна – Бурмин

Причина конфликта – нежелание родителей благословить детей на брак; конфликт существует на самом деле, родители запрещают венчание, из-за этого Марье Гавриловне и Владимиру приходится венчаться тайно. Из-за метели Владимир опаздывает в церковь, а Марью Гавриловну к этому времени успевают по ошибке обвенчать с проезжавшим мимо и тоже заплутавшим офицером.

Исход трагичен – брак не состоялся по причине ошибки, Владимир уезжает на войну с Наполеоном и там погибает. Есть своеобразный просвет –Марья Гавриловна встречает того человека, с которым ее обвенчали по ошибке, и не просто встречает, а оказывается, что она в него влюблена, как и он в нее, и их ожидает счастливая совместная жизнь.

Невозможно благополучное разрешение конфликта: завязавшийся узел может быть разрублен только со смертью одного из героев (муж Марьи Гавриловны сразу после венчания исчез, расторгнуть брак невозможно, заключить повторный с Владимиром - тоже).

«Гробовщик» (сентябрь 1830)

Двойной конфликт: истинное столкновение сочетается с вымышленным.

Истинный конфликт: ссора гробовщика Адриана Прохорова и немцев-мастеровых на празднике.

Вымышленный конфликт: столкновение гробовщика и покойников, его бывших клиентов.

Причина конфликта в действительности - недостаточная почтительность немцев-мастеровых к ремеслу гробовщика; конфликт разгорается на самом деле.

Причина вымышленного конфликта – желание покойников рассчитаться с гробовщиком, который организовывал их похороны и наживался на этом; столкновение привиделось гробовщику во сне.

Во сне конфликт разрешается трагически, мертвецы являются в дом к гробовщику и задавливают его своей массой. Благополучный исход невозможен, потому что покойники – существа из другого мира, их мотивы и действия мало поддаются истолкованию и тем более управлению. Исход трагичен, конфликт может быть разрешен только со смертью гробовщика.

В реальности конфликт имеет благополучное разрешение, гробовщик готов простить своих обидчиков, потому что оскорбление казалось серьезным только в состоянии опьянения. Исход комичен – на следующий день после ссоры герой просыпается, вспоминает привидевшийся ему жуткий сон и понимает, что на самом деле ничего страшного не произошло. Смерть кого-либо из героев для разрешения конфликта не требуется.

Самсон Вырин – его дочь Дуня – гусар Минский

Причина конфликта – мнимое предательство Минского по отношению к Дуне, за которое Вырин хочет отомстить соблазнителю своей дочери; конфликт существует только в воображении Вырина, потому что на самом деле Минский женится на Дуне и вовсе не думает ее бросать.

Исход оптимистичен – Минский женился на Дуне, у них трое детей; трагическую ноту вносит в сюжет смерть Самсона Вырина, но это смерть случайная, она не требуется для разрешения конфликта.

Акулина – Лиза Муромская – Алексей Берестов

Причина конфликта – любовь Алексея к крестьянке Акулине и необходимость жениться на Лизе Муромской; конфликт существует только в воображении Алексея, который до определенного момента не знает, что Лиза и Акулина – одно и то же лицо.

Исход оптимистичен – Алексей узнает, что Лиза и Акулина – одно лицо, он с готовностью теперь вступает в брак; в повести представлен комический образ «смерти» крестьянки Акулины, которая сливается с образом дворянки Лизы и исчезает как самостоятельная личность.

Вторая Болдинская осень (1833).

Наряду с первой Болдинской осенью, пользующейся широкой известностью, в биографии Пушкина выделяется еще один период с тем же названием – так называемая вторая Болдинская осень 1833 г. В 1833 г. Пушкин провел в Болдине примерно полтора месяца – с начала сентября до середины октября (он вернулся в Петербург 20 октября). Он завернул в Болдино на обратном пути из путешествия по Оренбургской и Казанской губерниям, где искал информацию о восстании Пугачева. В этот раз результаты пребывания в имении тоже оказались достаточно впечатляющими – Пушкин завершил работу над «Историей Пугачева», написал поэмы «Медный всадник» и «Анджело», а также несколько сказок - «Сказку о рыбаке и рыбке», «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях» - и несколько стихотворений.

10.Творчество А.С. Пушкина периода Болдинской осени. (ЕЩЁ К 10 - ОМУ)

Болдинская осень (1830)

Весной 1829 года Пушкин получает согласие на брак с Н.Н.Гончаровой. Летом 1830 года поэт приехал в Болдино, чтобы войти во владение имением. Там ему пришлось пробыть не месяц, как предполагалось, а целых три: началась эпидемия холеры.

Вынужденное пребывание в Болдине отмечено невиданным взлетом пушкинского гения. Он закончил роман «Евгений Онегин», написал «Повести Белкина», «Историю села Горюхина», несколько небольших драматических произведений, названных им «маленькими трагедиями», народно-лирическую драму «Русалка», поэму «Домик в Коланне», «Сказку о попе и работнике его Балде» и несколько лирических стихотворений.

Известный доносчик и агент Ф.Б. Вулгарин в 1830 году опубликовал фельетон, в котором утверждал, что Пушкин «в своих сочинениях не обнаружил не одной высокой мысли, ни одного возвышенного чувства, ни одной полезной истины…». В журналах пишут об упадке его таланта, обвиняют в подражательстве, бессовестно клевещут на него и унижают его человеческое достоинство.

Травля началась. Пушкин принял вызов. Он не мог не ответить на наглые выпады журналистов, а правительство в свою очередь не упускало случая, чтобы не напомнить поэту о своем недоверии. Все это определяло отношение поэта к русской жизни николаевского царствования.

Лирика Пушкина в Болдинскую осень достигает невиданных идейно-художественных высот.

Период творчества - Болдинская осень

Выехав из Москвы 31 августа, Пушкин 3 сентября приехал в Болдино. Он рассчитывал за месяц управиться с делами по введению во владение выделенной отцом деревней, заложить ее и вернуться в Москву, чтобы справить свадьбу. Ему было немного досадно, что за этими хлопотами пропадет осень - лучшее для него рабочее время: «Осень подходит. Это любимое мое время - здоровье мое обыкновенно крепнет - пора моих литературных трудов настает - а я должен хлопотать о приданом (у невесты приданого не было. Пушкин хотел венчаться без приданого, но тщеславная мать Натальи Николаевны не могла этого допустить, и Пушкину пришлось самому доставать деньги на приданое, которое он якобы получал за невестой.- Ю. Л.) да о свадьбе, которую сыграем Бог весть когда. Всё это не очень утешно. Еду в деревню, Бог весть, буду ли там иметь время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведешь, кроме эпиграмм ja Каченовского».

Пушкин был атлетически сложен, хотя и невысок ростом, физически крепок и вынослив, обладал силой, ловкостью и крепким здоровьем. Он любил движение, езду верхом, шумную народную толпу, многолюдное блестящее общество. Но любил он и полное уединение, тишину, отсутствие докучных посетителей. Весной и в летнюю жару его томили излишнее возбуждение или вялость. По привычкам и физическому складу он был человеком севера - любил холод, осенние свежие погоды, зимние морозы. Осенью он чувствовал прилив бодрости. Дождь и слякоть его не пугали: они не мешали прогулкам верхом - единственному развлечению в это рабочее время - и поддерживали горячку поэтического труда. «...Осень чудная,- писал он Плетневу,- и дождь, и снег, и по колено грязь». Перспектива потерять для творчества это заветное время настраивала его раздражительно. Дело было не только в том, что тяжелый 1830 год сказывался утомлением: петербургская жизнь с суетой литературных схваток отнимала силы и не оставляла времени для работы над творческими замыслами - а их накопилось много, они заполняли и голову, и черновые тетради поэта. Он чувствовал себя «артистом в силе», на вершине творческой полноты и зрелости, а «времени» заниматься и «душевного спокойствия, без которого ничего не произведешь», не хватало. Кроме того, осенний «урожай» стихов был основным источником существования на весь год. Издатель и друг Пушкина Плетнев, следивший за материальной стороной пушкинских изданий, постоянно и настойчиво ему об этом напоминал. Деньги были нужны. С ними была связана независимость - возможность жить без службы, и счастье - возможность семейной жизни. Пушкин из Болдина писал с шутливой иронией Плетневу: «Что делает Дельвиг, видишь ли ты его. Скажи ему, пожалуйста, чтоб он мне припас денег; деньгами нечего шутить; деньги вещь важная - спроси у Канкрина (министр финансов.- Ю. Л.) и у Булгарина». Работать было необходимо, работать очень хотелось, но обстоятельства складывались так, что, по всей видимости, работа не должна была удасться. \ Пушкин приехал в Болдино в подавленном настроении. Не случайно первыми стихотворениями этой осени были одно из самых тревожных и напряженных стихотворений Пушкина «Бесы» и отдающая глубокой усталостью, в которой даже надежда на будущее счастье окрашена в меланхолические тона, «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье...»). Однако настроение скоро изменилось; все складывалось к лучшему: пришло «прелестное» письмо от невесты, которое «вполне успокоило»: Наталья Николаевна соглашалась идти замуж и без приданого (письмо, видимо, было нежным - оно до нас не дошло), канцелярская канитель была полностью передоверена писарю Петру Кирееву, но покинуть Болдино оказалось невозможным: «Около меня Колера Морбус (cholera morbus - медицинское наименование холеры.- Ю. Л. Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает» (в письме невесте он называл холеру более нежно, в соответствии с общим тоном письма: «Очень миленькая особа» - XIV, 112, 111 и 416). Однако холера мало тревожила Пушкина - напротив, она сулила длительное пребывание в деревне. 9 сентября он осторожно пишет невесте, что задержится дней на двадцать, но в тот же день Плетневу,- что приедет в Москву «не прежде месяца». И с каждым днем, поскольку эпидемия вокруг усиливается, срок отъезда все более отодвигается, следовательно, увеличивается время для поэтического труда. Он твердо верит, что Гончаровы не остались в холерной Москве и находятся в безопасности в деревне,- причин для беспокойства нет, торопиться ехать незачем. Только что оглядевшись в Болдине, 9 сентября он пишет Плетневу: «Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает... <...> Ах, мой милый! что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, сиди пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов».

В болдинском уединении есть еще одно для Пушкина очарованье; оно совсем не мирное: рядом таится смерть, кругом ходит холера. Чувство опасности электризует, веселит и дразнит, как двойная угроза (чумы и войны) веселила и возбуждала Пушкина в его недавней - всего два года назад - поездке под Арзрум в действующую армию. Пушкин любил опасность и риск. Присутствие их его волновало и будило творческие силы. Холера настраивает на озорство: «...я бы хотел переслать тебе проповедь мою здешним мужикам о холере; ты бы со смеху умер, да не стоишь ты этого подарка» (XIV, 113),- писал он Плетневу. Содержание этой проповеди сохранилось в мемуарной литературе. Нижегородская губернаторша А. П. Бутурлина спрашивала Пушкина о его пребывании в Болдине: «Что же вы делали в деревне, Александр Сергеевич? Скучали?» - «Некогда было, Анна Петровна. Я даже говорил проповеди».- «Проповеди?» - «Да, в церкви, с амвона. По случаю холеры. Увещевал их. «И холера послана вам, братцы, оттого, что вы оброка не платите, пьянствуете. А если вы будете продолжать так же, то вас будут сечь. Аминь!»

Однако возбуждала не только опасность болезни и смерти. И слова, написанные тут же в Болдине:

Всё, всё, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья,

хотя и касаются непосредственно «дуновенья Чумы», упоминают также «упоение в бою, / И бездны мрачной на краю».

После подавления европейских революций 1820-х гг. и разгрома декабрьского восстания в Петербурге над Европой нависла неподвижная свинцовая туча реакции. История, казалось, остановилась. Летом 1830 г. эта тишина сменилась лихорадочными событиями.

Атмосфера в Париже неуклонно накалялась с того момента, как в августе 1829 г. король Карл X призвал к власти фанатического ультрароялиста графа Полиньяка. Даже умеренная палата депутатов, существовавшая во Франции на основании хартии, которая была утверждена союзниками по антинаполеоновской коалиции и возвращала власть Бурбонам, вступила в конфликт с правительством. Пушкин, находясь в Петербурге, с напряженным вниманием следил за этими событиями. Распространение французских газет в России было запрещено, но Пушкин получал их через свою приятельницу Е. М. Хитрово, а также черпал информацию из дипломатических каналов, от мужа дочери последней - австрийского посла графа Фикельмона. Осведомленность и политическое чутье Пушкина были настолько велики, что позволяли ему с большой точностью предсказывать ход политических событий. Так, 2 мая 1830 г. он, обсуждая в письме к Вяземскому планы издания в России политической газеты, приводит примеры будущих известий о том, «что в Мексике было землетрясение, и что Камера депутатов закрыта до сентября» (XIV, 87). Действительно, 16 мая Карл X распустил палату.

26 июля король и Полиньяк совершили государственный переворот, отменив конституцию. Были опубликованы 6 ордонансов, уничтожены все конституционные гарантии, избирательный закон изменен в более реакционную сторону, а созыв новой палаты назначался, как и предсказывал Пушкин, на сентябрь. Париж ответил на это баррикадами. К 29 июля революция в столице Франции победила, Полиньяк и другие министры были арестованы, король бежал.

Пушкин отправился в Москву 10 августа 1830 г. в одной карете с П. Вяземским, а приехав, поселился в его доме. В это время у них произошел характерный спор на бутылку шампанского: Пушкин считал, что Полиньяк попыткой переворота совершил акт государственной измены и должен быть приговорен к смертной казни, Вяземский утверждал, что этого делать «не должно и не можно» по юридическим и моральным соображениям. Пушкин уехал в деревню, так и не зная окончания дела (Полиньяк был в конце концов приговорен к тюремному заключению), и 29 сентября запрашивал из Болдино Плетнева: «Что делает Филипп (Луи-Филипп - возведенный революцией новый король Франции.- Ю. Л.) и здоров ли Полиньяк» (XIV, 113) - и даже в письме невесте интересовался, «как поживает мой друг Полиньяк» (уж Наталье Николаевне было много дела до французской революции!).

Между тем революционные потрясения волнами стали распространяться от парижского эпицентра: 25 августа началась революция в Бельгии, 24 сентября в Брюсселе было сформировано революционное правительство, провозгласившее отделение Бельгии от Голландии; в сентябре начались беспорядки в Дрездене, распространившиеся позже на Дармштадт, Швейцарию, Италию. Наконец, за несколько дней до отъезда Пушкина из Болдина началось восстание в Варшаве. Порядок Европы, установленный Венским конгрессом, трещал и распадался. «Тихая неволя», как назвал Пушкин в 1824 г. мир, который предписали монархи, победившие Наполеона, народам Европы, сменялась бурями.

Беспокойный ветер дул и по России.

Эпидемии в истории России часто совпадали со смутами и народным движением. Еще были живы люди, которые помнили московский чумный бунт 1771 г., явившийся прямым прологом к восстанию Пугачева. Не случайно именно в холерный 1830 г. тема крестьянского бунта впервые появилась в пушкинских рукописях и в стихотворениях шестнадцатилетнего Лермонтова («Настанет год, России черный год...»).

Известия о холере в Москве вызвали энергичные меры правительства. Николай I, проявив решительность и личное мужество, прискакал в охваченный эпидемией город. Для Пушкина этот жест получил символическое значение: он увидел в нем соединение смелости и человеколюбия залог готовности правительства не прятаться от событий, не цепляться за политические предрассудки, а смело пойти навстречу требованиям момента. Он ждал реформ и надеялся на прощение декабристов. Вяземскому он писал: «Каков государь? молодец! того и гляди, что наших каторжников простит - дай Бог ему здоровье» (XIV, 122). В конце октября Пушкин написал стихотворение «Герой», которое тайно ото всех переслал Погодину в Москву с просьбой напечатать «где хотите, хоть в Ведомостях - но прошу вас и требую именем нашей дружбы не объявлять никому моего имени. Если московская цензура не пропустит ее, то перешлите Дельвигу, но также без моего имени и не моей рукой переписанную...». Стихотворение сюжетно посвящено Наполеону: величайшим деянием его поэт считает не военные победы, а милосердие и смелость, которые он якобы проявил, посетив чумный госпиталь в Яффе. И тема и дата под стихотворением намекали на приезд Николая I в холерную Москву. Этим и была обусловлена конспиративность публикации: Пушкин боялся и тени подозрения в лести - открыто высказывая свое несогласие с правительством, он предпочитал одобрение выражать анонимно, тщательно скрывая свое авторство.

Однако стихотворение имело и более общий смысл: Пушкин выдвигал идею гуманности как мерила исторического прогресса. Не всякое движение истории ценно - поэт принимает лишь такое, которое основано на человечности. «Герой, будь прежде человек»,- писал он в 1826 г. в черновиках «Евгения Онегина». Теперь эту мысль поэт высказал печатно и более резко:

Оставь герою сердце! Что же

Он будет без него? Тиран...

Соединение тишины и досуга, необходимых для раздумий, и тревожного и веселого напряжения, рождаемого чувством приближения грозных событий, выплеснулось неслыханным даже для Пушкина, даже для его «осенних досугов», когда ему бывало «любо писать», творческим подъемом. В сентябре были написаны «Гробовщик» и «Барышня-крестьянка», завершен «Евгений Онегин», написана «Сказка о попе и работнике его Балде» и ряд стихотворений. В октябре - «Метель», «Выстрел», «Станционный смотритель», «Домик в Коломне», две «маленькие трагедии» - «Скупой рыцарь» и «Моцарт и Сальери», писалась и была сожжена десятая глава «Евгения Онегина», создано много стихотворений, среди них такие, как «Моя родословная», «Румяный критик мой...», «Заклинание», ряд литературно-критических набросков. В ноябре - «Каменный гость» и «Пир во время чумы», «История села Горюхина», критические статьи. В Болдинскую осень пушкинский талант достиг полного расцвета.

В Болдине Пушкин чувствовал себя свободным как никогда (парадоксально - эта свобода обеспечивалась теми 14-ю карантинами, которые преграждали путь к Москве, но и отделяли от «отеческих» попечений и дружеских советов Бенкендорфа, от назойливого любопытства посторонних людей, запутанных сердечных привязанностей, пустоты светских развлечений). Свобода же для него всегда была - полнота жизни, ее насыщенность, разнообразие. Болдинское творчество поражает свободой, выражающейся, в частности, в нескованном разнообразии замыслов, тем, образов.

Разнообразие и богатство материалов объединялись стремлением к строгой правде взгляда, к пониманию всего окружающего мира. Понять же - для Пушкина означало постигнуть скрытый в событиях их внутренний смысл. Не случайно в написанных в Болдине «Стихах, сочиненных ночью во время бессонницы» Пушкин обратился к жизни со словами:

Я понять тебя хочу,

Смысла я в тебе ищу.

Смысл событий раскрывает история. И Пушкин не только за письменным столом окружен историей, не только тогда, когда обращается к разным эпохам в «маленьких трагедиях» или анализирует исторические труды Н. Полевого. Он сам живет, окруженный и пронизанный историей. А. Блок видел полноту жизни в том, чтобы

Смотреть в глаза людские,

И пить вино, и женщин целовать,

И яростью желаний полнить вечер,

Когда жара мешает днем мечтать,

И песни петь! И слушать в мире ветер!

(«О смерти», 1907)

Последний стих мог бы быть поставлен эпиграфом к болдинской главе биографии Пушкина.

В Болдине было закончено значительнейшее произведение Пушкина над которым он работал семь с лишним лет,- «Евгений Онегин». В нем Пушкин достиг еще неслыханной в русской литературе зрелости художественного реализма. Достоевский назвал «Евгения Онегина» поэмой «осязательно реальной, в которой воплощена настоящая русская жизнь с такою творческою силой и с такою законченностию, какой и не бывало до Пушкина, да и после его, пожалуй». Типичность характеров сочетается в романе с исключительной многогранностью их обрисовки. Благодаря гибкой манере повествования, принципиальному отказу от односторонней точки зрения на описываемые события, Пушкин преодолел разделение героев на «положительных» и «отрицательных». Это имел в виду Белинский, отмечая, что, благодаря найденной Пушкиным форме повествования, «личность поэта» «является такою любящею, такою гуманною».

Если «Евгений Онегин» подводил черту под определенным этапом поэтической эволюции Пушкина, то «маленькие трагедии» и «Повести Белкина» знаменовали начало нового этапа. В «маленьких трагедиях» Пушкин в острых конфликтах раскрыл влияние кризисных моментов истории на человеческие характеры. Однако и в истории, как и в более глубоких пластах человеческой жизни, Пушкин видит мертвящие тенденции, находящиеся в борении с живыми, человеческими, полными страсти и трепета силами. Поэтому тема застывания, затормаживания, окаменения или превращения человека в бездушную вещь, страшную своим движением еще больше, чем неподвижностью, соседствует у него с оживанием, одухотворением, победой страсти и жизни над неподвижностью и смертью.

«Повести Белкина» были первыми законченными произведениями Пушкина-прозаика. Вводя условный образ повествователя Ивана Петровича Белкина и целую систему перекрестных рассказчиков, Пушкин проложил дорогу Гоголю и последующему развитию русской прозы.

После многократных неудачных попыток Пушкину удалось наконец 5 декабря вернуться в Москву к невесте. Дорожные впечатления его были невеселыми. 9 декабря он писал Хитрово: «Народ подавлен и раздражен. 1830-й г.- печальный год для нас!».

Размышления над обстоятельствами Болдинской осени подводят к не лишенным интереса заключениям. В 1840-х гг. в литературе получила распространение исключительно плодотворная идея определяющего воздействия окружающей среды на судьбу и характер отдельной человеческой личности. Однако у каждой идеи есть оборотная сторона: в повседневной жизни среднего человека она обернулась формулой «среда заела», не только объяснявшей, но и как бы извинявшей господство всесильных обстоятельств над человеком, которому отводилась пассивная роль жертвы. Интеллигент второй половины XIX в. порой оправдывал свою слабость, запой, духовную гибель столкновением с непосильными обстоятельствами. Размышляя над судьбами людей начала XIX в., он, прибегая к привычным схемам, утверждал, что среда была более милостивой к дворянскому интеллигенту, чем к нему - разночинцу.

Судьба русских интеллигентов-разночинцев была, конечно, исключительно тяжела, но и судьба декабристов не отличалась легкостью. А между тем никто из них - сначала брошенных в казематы, а затем, после каторги, разбросанных по Сибири, в условиях изоляции и материальной нужды - не опустился, не запил, не махнул рукой не только на свой душевный мир, свои интересы, но и на свою внешность, привычки, манеру выражаться.

Декабристы внесли огромный вклад в культурную историю Сибири: не среда их «заедала» - они переделывали среду, создавая вокруг себя ту духовную атмосферу, которая была им свойственна. Еще в большей мере это можно сказать о Пушкине: говорим ли мы о ссылке на юг или в Михайловское или о длительном заточении в Болдине, нам неизменно приходится отмечать, какое благотворное воздействие оказали эти обстоятельства на творческое развитие поэта. Создается впечатление, что Александр I, сослав Пушкина на юг, оказал неоценимую услугу развитию его романтической поэзии, а Воронцов и холера способствовали погружению Пушкина в атмосферу народности (Михайловское) и историзма (Болдино). Конечно, на самом деле все обстояло иначе: ссылки были тяжким бременем, заточение в Болдине, неизвестность судьбы невесты могли сломать и очень сильного человека. Пушкин не был баловнем судьбы. Разгадка того, почему сибирская ссылка декабриста или скитания Пушкина кажутся нам менее мрачными, чем материальная нужда бедствующего по петербургским углам и подвалам разночинца середины века, лежит в активности отношения личности к окружающему: Пушкин властно преображает мир, в который его погружает судьба, вносит в него свое душевное богатство, не дает «среде» торжествовать над собой. Заставить его жить не так, как он хочет, невозможно. Поэтому самые тяжелые периоды его жизни светлы - из известной формулы Достоевского к нему применима лишь часть: он бывал оскорблен, но никогда не допускал себя быть униженным.

Через несколько месяцев после создания стихотворения «К вельможе» прославленной болдинской осенью 1830 г. в творчестве Пушкина произошел коренной перелом - окончательный отказ от романтических представлений о действительности, романтических иллюзий и в связи с этим переход от «шалуньи-рифмы» к «суровой прозе», перелом, предчувствием которого были исполнены упоминавшиеся выше заключительные строфы шестой главы «Евгения Онегина» и который исподволь подготовлялся и вызревал в его творческом сознании.

Приехав ненадолго для устройства имущественных дел в связи с предстоящей женитьбой в родовую нижегородскую вотчину, село Болдино, Пушкин неожиданно, из-за вспыхнувшей холерной эпидемии, вынужден был пробыть здесь около трех месяцев.

Как в 1824-1825 гг. в Михайловском, Пушкин снова очутился в глухой русской деревне, в еще более полном одиночестве и еще более тесном соприкосновении с простым народом, вдали от столичной неволи, от Бенкендорфа и его жандармов, от продажных журналистов вроде Булгарина, от светской «черни». И поэт, говоря его собственными словами, встрепенулся, «как пробудившийся орел». Накапливавшаяся за годы относительного творческого затишья громадная внутренняя энергия, то и дело дававшая себя знать в непрестанно сменявших друг друга многочисленных замыслах, планах, набросках, не доводимых Пушкиным до конца и остававшихся под спудом в его рабочих тетрадях, вдруг и разом вырвалась наружу. И это получило силу грандиозного творческого взрыва - по количеству, разнообразию и качеству созданных в этот кратчайший срок произведений, - беспримерного во всей мировой литературе.

Из лирических произведений болдинской осенью 1830 г. было написано около тридцати стихотворений, среди которых такие величайшие создания, как «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье...»), любовные стихотворения - «Прощание», «Заклинание» и в особенности «Для берегов отчизны дальной...», такие, как «Герой», «Бесы», «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы». Поражает широчайший тематический диапазон лирики болдинского периода: от проникновенного любовного стихотворения («Для берегов отчизны дальной...») до бичующего социального памфлета («Моя родословная»), от философского диалога на большую этическую тему («Герой») до антологической миниатюры («Царскосельская статуя», «Труд» и др.), до веселой шутки («Глухой глухого звал...»), до меткой и злой эпиграммы. Этому соответствует и исключительное разнообразие жанров и стихотворных форм: элегия, романс, песня, сатирический фельетон, монолог, диалог, отрывок в терцинах, ряд стихотворений, написанных гекзаметром, и т. д.

Лирика этих месяцев, как и все «болдинское» творчество Пушкина, с одной стороны, завершает целый большой период творческого развития поэта, с другой - знаменует выход его на принципиально новые пути, по которым десятилетия спустя пойдет передовая русская литература.

Особенно новаторский характер носит небольшое стихотворение «Румяный критик мой...», при жизни Пушкина не печатавшееся и столь смутившее редакторов посмертного издания его сочинений, что они придали ему (возможно, и по цензурным соображениям) смягчающее заглавие «Каприз». Действительно, в этом стихотворении, представляющем собой как бы лирическую параллель к одновременно написанной «Истории села Горюхина», поэт начисто смывает все идиллические краски с изображения деревенской крепостной действительности, дает образец такого трезвого, сурового реализма, который прямо предваряет поэзию Некрасова.

Твою любовь воспоминать.

Основной темой болдинской «любовной трилогии» является характерная для любовных элегий тема расставания, разлуки. Но эта обычная для такого жанра тема по-новому раскрывается в болдинских элегиях Пушкина.

Среди стихотворений, продиктованных впечатлением настоящего, отметим стихотворения, не без основания, причисленные Д.И. Овсянико-Куликовским к «искусственной лирике» и подсказанные различными впечатлениями жизни – встречами, знакомствами, наблюдениями или книгами, произведениями, недавно вышедшими в свет («Стамбул гяуры нынче славят…», «На перевод Илиады», «Пью за здравие Мери…»). Эти стихи свидетельствуют о драматургическом даре поэта, его способности говорить речи и петь песни от имени лиц различной национальности, социального положения, разного возраста.

Отличной чертой многих болдинских стихотворений Пушкина является не только оригинальность содержания, но и композиционное своеобразие. Некоторые из них, написанные в форме монологов, резко отличаются от монологов любовных не только наличием в них повествования, но и контрастными лирическими интонациями.

Ни одно из бесцензурных и «тайных» стихотворений Пушкина не имеет столь пространной истории и столь разнообразных вариантов печатного текста, как «Моя родословная». Известно больше шести десятков текстов (копий и публикаций), но их, несомненно, было гораздо больше, и читающая Россия знала «Мою родословную» задолго до ее появления в печати.

Стихотворение «Герой» написано под впечатлением известий о приезде царя Николая I в Москву, где свирепствовала холера, но рассказано в нем о Наполеоне. Что заставило поставить в связь эти имена? Не только схожесть внешних поступков: приезд Николая в холерную Москву и посещение Наполеоном чумного госпиталя. Стихотворение написано в первое десятилетие после смерти Наполеона, когда в русском обществе живо обсуждался вопрос об исторической роли Наполеона – о случайности или не случайности его величия и падения. По мнению Фридмана, миф о Наполеоне «Пушкину понадобился для того, чтобы радикально оторвать идеального героя от дурной повседневности».

В «Герое» приковывают внимание и заглавие стихотворения, и эпиграф («Что есть истина?»), и прежде всего образы собеседников.

В отличие от большинства других стихотворных диалогов, в которых поэт беседует с лицами чуждыми и враждебными ему (чиновник, книгопродавец, толпа), и которые построены на взаимном непонимании, на споре, на конфликте, в «Герое», при некотором расхождении в мнениях, между собеседниками нет непонимания.

Поэт вовсе не противопоставляет легенду историческому материалу, он не защищает апокрифический рассказ о Наполеоне. По этому вопросу он не спорит ни с другом, ни с историком, он защищает и отстаивает право на мечту о героизме, на мечту о Человеке, о его высоком назначении, о нормах его социального поведения.

3. «Маленькие трагедии»

В отличие от болдинских повестей, изучение которых в целом мало привлекало внимание исследователей, болдинской драматургии – как всему циклу, так и отдельным произведениям этого цикла – посвящена огромная литература.

Насыщенность драм Пушкина глубокими мыслями, разносторонность в изображении характеров, лаконизм сцен, наличие кульминационных моментов в развитии действия, малое число действующих лиц – таковы внешние особенности «маленьких трагедий», на которые обычно указывают все исследователи.

Известно высказывание К.С. Станиславского о том, что в «маленьких трагедиях» внешнего действия почти нет. Все заключается во внутреннем действии.

Неизвестно, какие замечания собирался сделать или сделал Жуковский, но, оценивая произведения Пушкина, как «пакости», Жуковский, несомненно, имел в виду их сюжетную основу, которая не могла шокировать его. Но одновременно называя «их прелестными», он имел в виду художественную обоснованность самих «пакостей», т.е. мастерство драматургического разрешения их.

Всем этим пьесам, построенным на остроконфликтных сюжетах, присуща одна особенность. Конфликты, развиваемые в определенную эпоху, в конкретных странах, в то же время являются здесь условно-конкретными.

Изучение человека в самых неодолимых его страстях, в крайних и самых потаенных выражениях его противоречивой сущности – вот что больше всего интересует Пушкина, когда он начинает работу над маленькими трагедиями. Неудивительно, что драматические опыты Пушкина заключают в себе не столько ответы, сколько вопросы. Это и делает их не только родом художественных изучений, но и истинно трагическими произведениями философско-психологического содержания.

3.1. «Скупой рыцарь»

В «Скупом рыцаре» Пушкина развиваются сцены высокой трагедии, но в то же время эту пьесу можно отнести и к комедиям.

В центре трагедии Пушкина – образ барона, скупого рыцаря, показанного не в духе Мольера, а в духе Шекспира. В бароне все основано на противоречиях, в нем соединяется несоединимое: скупой – рыцарь; рыцарем овладевает иссушающая его страсть к деньгам; и вместе с тем у него есть что-то от поэта.

Слава золоту у барона – как слава любви. Это противоестественно, но это становится возможным благодаря тому, что барон тянется к деньгам не просто как скряга, а как жаждущий власти. Деньги становятся символом власти, и оттого они для барона так особенно сладостны. Это трагедия не только пушкинского времени. Она особенно актуальна для сегодняшнего дня, поэтому востребована и у современных читателей.

3.2. «Моцарт и Сальери»

Первоначально Пушкин собирался назвать свою трагедию «Зависть», но затем отбросил это намерение. Такое название, очевидно, не отвечало бы пушкинскому художественному принципу. Но это название соответствовало содержанию трагедии в том смысле, что Пушкин действительно поставил в ней задачей исследовать зависть как страсть одновременно и низменную, и великую, много в жизни решающую.

Трагедия начинается с монолога Сальери – патетического, богатого не только чувством, но и мыслью. Сальери для Пушкина – главный предмет художественного исследования, он и есть живое воплощение страсти - зависти. Именно в нем заключено то, что так трудно и так необходимо понять, разгадать, раскрыть, именно с ним связана напряженность художественного поиска и соответственно движение сюжета трагедии. В чем тайна этой страсти, когда она не мелкая, не заурядная, а исходит от личности, способной заинтересовать и даже на какой-то миг вызвать к себе сочувствие, - вот тот вопрос, который ставится Пушкиным в его трагедии и который воплощен в характере Сальери.

Имя Моцарта стало нарицательным по отношению к гению особого склада, сочетающему глубокие, созидательные творческие силы с внутренней свободой и гармонией, с беззаботным восприятием жизни, с детской доверчивостью к людям.

Разумеется, герои в трагедии Пушкина отнюдь не уравниваются в их нравственной и человеческой ценности. Мыслью о назначении человека одухотворена трагедия «Моцарт и Сальери», маленькая по размерам, но большая по поставленным в ней вопросам философии, этики и эстетики.

3.3. «Каменный гость»

По сравнению с предшествовавшими маленькими трагедиями «Каменный гость» означал не только новый предмет художественного исследования, но и обращение к иным временам и иным народам.

Трагедия написана на известный литературный сюжет.

Одной из интересных находок Пушкина явился образ Лауры. Лаура в трагедии Пушкина живет сама по себе, как яркая индивидуальность, и она усиливает звучание темы Дон Гуана. Она как зеркальное отражение, как его двойник. В ней и через нее утверждается торжество Дон Гуана, сила, и обаяние, и власть его личности – и в ней же повторяются некоторые важные его черты.

Они оба не просто умеют любить, но они поэты любви. В них сильная стихия импровизации, свободного порыва, они одинаково и в любви и в жизни вольно предаются вдохновению и умеют собой, неповторимостью своей личности наполнить каждое мгновение своей жизни и жизни тех, на кого они обратили свой взор и свое сердце.

Это, прежде всего, относится к Дон Гуану. Лаура только эпизодически занята в сюжете, Дон Гуан – его центр и средоточие. Художественное исследование в первую очередь направлено на него.

В отличие от некоторых традиционных представлений о Дон Жуане герой Пушкина не просто дерзкий гуляка, не просто страстный любовник и прожигатель жизни, но прежде всего – высокочеловеческий характер. У Пушкина Дон Гуан тоже – как и все герои его маленьких трагедий – изображен на «самом высоком уровне». Это-то больше всего и сделало его трагедию и великим художественным открытием, и вместе с тем открытием в сфере психологической и философской.

3.4. «Пир во время чумы»

Источником для трагедии «Пир во время чумы» послужила драматическая поэма английского поэта Джона Вильсона «Город чумы». Пушкин пользовался книжными источниками. Он не только усваивал чужой материал, но и в большей мере перерабатывал его, подчиняя его собственным идейным и художественным задачам.

Оригинально само название трагедии Пушкина. В нем – как это бывало и в других случаях у Пушкина – можно увидеть отражения личного, фактов биографии, фактов близкой действительности. Осенью 1830 года, когда писалась трагедия, в центральных губерниях России свирепствовала холера, Москва была оцеплена карантинами, путь из Болдина был для Пушкина на время закрыт. Пушкин был окружен смертью, и он писал так много и так успешно, как никогда прежде не писал. Он сам переживал в это время пир поэтического вдохновения, который мог осознаваться им в силу трагических обстоятельств и как «пир во время чумы». Это и определило сильную лирическую окрашенность не только отдельных мест трагедий, но и произведения в целом.

Все маленькие трагедии – о неодолимых страстях человека. В «Пире во время чумы» художественно исследуется высокая страсть к жизни, когда она проявляется на грани, на краю гибели, невзирая на возможную гибель. Это крайнее испытание человека и его силы.

4. «Повести Белкина»

Миру маленьких трагедий противостоит в творчестве Пушкина болдинской осени 1830 года не только резко отличный от него, но и прямо ему, можно сказать, противоположный мир пяти повестей, «написанных прозою», - «Повестей Белкина».

Созданием «повестей Белкина» закончился сложный и длительный процесс становления и утверждения в творчестве Пушкина той области словесного творчества, в которую он проник позднее всего и которую, видимо, ему было труднее всего освоить, - художественной прозы.

Раньше другого в Болдине были написаны «Повести Белкина».

Пушкин писал их не просто легко, но и с наслаждением, весело, увлеченно, испытывая радость быстрого вдохновения.

«Повести Белкина» были выпущены Пушкиным не под своим именем, а приписаны им условному автору – Ивану Петровичу Белкину. Образ тихого и смиренного Ивана Петровича Белкина, выступающий из письма к «издателю» и из автобиографического предисловия якобы самого Белкина к «Истории села Горюхина», набросан Пушкиным в тонах добродушного юмора и тонкой иронии. Миру необычайных страстей и исключительных героев противостоит в «Повестях Белкина» «простой пересказ» происшествий, имевших место в жизни самых обыкновенных людей. «Повести, предлагаемые Белкиным, - указывается в предисловии «От издателя», - большей частью справедливы и слышаны им от разных особ… Сие произошло... единственно от недостатка воображения».

В разговоре с одним из знакомых, который, увидав у Пушкина на столе только что вышедшие «Повести Белкина», спросил: «Кто этот Белкин?», Пушкин ответил: «Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно».

Но в то же время в этот «простой пересказ» Пушкин сумел внести столько глубокого гуманного чувства, столько меткой наблюдательности и мягкой иронии и, вместе с тем, столько способности к широким типическим обобщениям, столько жизненной правды, что его «Повести Белкина» явились первым в нашей литературе образцом подлинно реалистической художественной прозы, новом словом в нашей литературе, огромным шагом вперед во всем ее развитие.

4.1. «Выстрел»

«Выстрел» - это род романтической новеллы с острым сюжетом, с необыкновенным и загадочным героем, с неожиданным финалом. Это новелла, мастерски построенная, одностильная и цельная, могущая служить образцом новеллистического жанра.

Повесть «Выстрел» - первая социально-психологическая повесть в русской литературе. В ней А.С. Пушкин, предвосхищая М.Ю. Лермонтова («Герой нашего времени»), нарисовал психологию человека путем многостороннего изображения: через его поступки, поведение, восприятие героев окружающими и, наконец, через самохарактеристику героев.

Сильвио – протестант и борец из чувства личной мести, окончил свою жизнь в борьбе за независимость и за свободу угнетенного греческого народа, за утверждение чести национальной. В образе Сильвио Пушкин воплотил идею той высокой социальной морали, о которой В.Г. Белинский писал: «Пока человек не убьет своего эгоизма, своих личных страстей, до тех пор он не найдет для себя на земле истинной свободы…».

4.2. «Метель»

«Метель», в сюжетной своей основе тоже романтическая «авантюрная» новелла, поражает читателя неожиданными поворотами повествования и концовкой – влюбленные молодые люди оказались мужем и женой. Искусство рассказа заключается здесь в том, что автор, прерывая нить повествования, переключает внимание читателя от одного эпизода на другой. Ирония у Пушкина пронизывает все повествование. Она в нем начало созидающее. Он творит новую прозу, разрушая старые, излюбленные ее каноны.

В этой повести Пушкин по-разному рассказывает о каждом из действующих лиц повести, и в этом ключ к идейной основе всего произведения. Марья Гавриловна обрисована полнее, чем остальные персонажи. Повесть посвящена, на первый взгляд, истории ее жизни; в начале повести – она в паре с Владимиром, в конце – в паре с Бурминым, но Пушкина волнует не только ее судьба. Повесть посвящена Владимиру в большей мере, чем судьбе Марьи Гавриловны и Бурмина. В одну и ту же бурную ночь 1812 определилось будущее героини и двух героев. Первый – бедный армейский прапорщик безуспешно боролся за счастье и, отличившийся и тяжело раненый под Бородино, умер в Москве накануне вступления французов. Второй, тоже раненый и отличившийся, вернулся победителем после поражения французов, с Георгием в петлице, и легко обрел счастье.

Метель, снежная буря в изображении Пушкина – это жизнь всякого человека, заметающая перед путником дороги, сбивающего с истинного пути, которая может сыграть и роковую, и счастливую роль в его судьбе.

4.3. «Гробовщик»

Ирония присутствует и в повести «Гробовщик». Сюжетно она напоминает романтические произведения в духе Гофмана. Но рассказан сюжет совсем не по-гофмански, с удивительно и намеренно простым и трезвым взглядом на вещи, почти по-деловому, со всеми атрибутами бытовой, типично русской действительности.

Две части повести – явь и сон – сплетены и развернуты в повести в двух планах, но ведут они к одной мысли. Основная цель Пушкина: нарисовать гробовщика как в профессиональном, так и в человеческом плане, и выявить обусловленность человеческого профессиональным и социальным. Несмотря на то, что мертвецы и угрожали, и испугали Прохорова, они не смогли и не смогут ни наставить, ни проучить гробовщика, так как его, торгаша и барышника, невозможно ни наставить, ни проучить.

4.4. «Станционный смотритель»

«Станционный смотритель написан в духе лучших повестей сентиментального направления. Вместе с тем по своей поэтике повесть не только близка к сентиментализму, но и заметно отличается от него. Близка характерам героя, униженным и печальным; своим финалом – в равной степени и скорбным, и счастливым; близка постановкой темы маленького человека и пафосом сострадания.

Повесть по своему характеру не обличительная, а эпическая, в ней заметен глубокий философский взгляд художника на жизнь, видна мудрость большого художника. «Станционный смотритель» более других повестей того же цикла показывает, чем были «Повести Белкина» для русской литературы. Они открывали новые пути. На них опирался Ф.М. Достоевский в «Бедных людях», опирался И.С. Тургенев и в своих гуманистических рассказах, и в пьесе «Нахлебник», на них оглядывалась и опиралась в большей или меньшей степени вся послепушкинская русская проза 19 века.

4.5. «Барышня-крестьянка»

В «Барышне-крестьянке» нет и намека на романтическую поэтику, в ней нет ничего таинственного, загадочного, неожиданно-странного.

«Барышня-крестьянка» - это род шутливого и легкого святочного рассказа, построенного на реально-бытовой основе, с незамысловатыми сюжетными поворотами, с облегченно-счастливым концом. Видимая легкость авторского повествования в «Барышне-крестьянке», отдельные чисто водевильные ситуации - совсем и не легкость и не водевильность, по существу, поскольку Пушкин сам первый над этим смеется. «Барышня-крестьянка», «Метель» - повести отчасти шаловливые, но по своим литературным целям также и серьезные. Это и делает их ни на кого и ни на что не похожими. Если это шалости, то шалости гения.

5. Другие произведения болдинского периода

5.1. «Домик в Коломне»

«Домик в Коломне» - произведение реалистическое, новаторское и свидетельствующее о демократизации творчества Пушкина.

До сего времени оно вызывает много споров литературных критиков. В этой шуточной и полемической повести Пушкин смело и демонстративно вводит в область поэзии жизнь бедной петербургской окраины, бесхитростный и простой быт ее обитателей – городских мещанских низов.

«Несмотря на видимую незначительность ее со стороны содержания, - писал В.Г. Белинский, - эта шуточная повесть, тем не менее, отличается большими достоинствами со стороны формы. Остроты. Шутки, рассказ в одно время и легкий и занимательный, местами проблески чувства, во всем какой-то особенный колорит и, наконец, превосходный стих – все это тотчас же обличает великого мастера…». Рифмы «Домика в Коломне» поражают своей оригинальностью.

«Домик в Коломне» - литературный манифест художника-реалиста, и если «Моя родословная» - «декларация прав человека и гражданина», а «Герой» - «Декларация прав поэта-гражданина», то «Домик в Коломне» - «декларация прав художника» писать не только о высоком, но и о низком, о будничном, о повседневном, сплавляя в одно целое высокое и низкое, смешное и грустное.

«Домик в Коломне» - это творческий и страстный разговор о поэзии, о ее задачах и границах в прошлом и в настоящем.

5.2. «История села Горюхина»

«Летопись села Горюхина» - шутка острая, милая и забавная, в которой, впрочем, есть и серьезные вещи, как, например, прибытие в село Горюхино управителя и картина его управления» - писал В.Г. Белинский. Это высказывание В.Г. Белинского легло в основу понимания одного из «загадочных» произведений Пушкина, при изучении которого исследователи по-разному толковали и освещали обычно или лишь первую половину мысли В.Г.Белинского, или лишь вторую.

Написанная в 1830 г. в Болдине «История села Горюхина» впервые напечатана уже после смерти Пушкина, в № 7 «Современника» за 1837 г. Найденную в бумагах Пушкина рукопись Н.А. Плетнев озаглавил «летопись села Горюхина». Если в «Метели», «Барышне-крестьянке» Пушкин рисует деревенскую действительность со стороны изображения жизни помещиков, то в этом произведении рисует ту же действительность со стороны жизни крепостного крестьянства. Подчеркивание поэтом тягости крепостной неволи и своего сочувственного отношения к горестям и бедам закрепощенного крестьянства выражено уже в самом названии села Горюхиным. Летопись села Горюхина подхватил и блестяще развил в «Истории одного города» самый сильный русский политический сатирик Салтыков-Щедрин.

При всей сложности и противоречивости позиций Пушкина одно несомненно – «История села Горюхина» является вершиной болдинских повестей Белкина. Она содержит начало будущих повестей на темы о крестьянских восстаниях («Дубровский», «Капитанская дочка»).

5.3. «Сказка о попе и работнике его Балде»

«Сказка о попе и работнике его Балде» продолжает тему простого русского народа в творчестве А.С. Пушкина. Она построена на своеобразном обыгрывании двух равнозначных по смыслу кличек: толоконный лоб (по В.И. Далю – дурак) и балда (по В.И. Далю – дурак, болван, балбес малоразумный). В основе сюжета сказки Пушкина – договор, заключенный двумя дураками (по кличке). Но один из них, расчетливый, но недальновидный поп, погнавшийся за дешевизной, оправдал свою кличку. Другой, дальновидный и находчивый работник, не оправдал своей клички – он оказался совсем не балдой. В этом суть сказки, построенной на состязании умов. Шутливая на первый взгляд мораль сказки («Не гонялся бы ты, поп, за дешевизною») полна большого социального смысла: дешевой товар – работа Балды – обернулся товаром дорогостоящим.

Примечательно, что во всех болдинских произведениях на народные темы поэт говорит о двух сторонах социального бытия народа: с одной стороны, народ – смерд, «зайка серенький, зайка бедненький», он жертва «закулисных зубов волка-дворянина» и «попа – толоконного лба», с другой – он сила, способная на бунт, сопротивление и на созидательный труд.

6. Заключение

Изучение художественных произведений, созданных Пушкиным осенью 1830г., приводит нас к выводу, что в творческой биографии поэта болдинская осень является закономерным этапом, тесно связанным и с предыдущими периодами его творчества, и с произведениями, написанными в последние годы его жизни.

Болдинская осень свидетельствует не об ущербности в мировоззрении и творчестве Пушкина, а об интенсивности его внутренней жизни, о прогрессивности и глубине его идей, об историзме его мышления и новизне и смелости тех больших художественных задач, которые он перед собой ставил. Само жанровое разнообразие болдинского творчества – свидетельство богатства и полноты его содержания.

Но в этом многообразии привлекает наше внимание единство проблематики и единство творческих принципов Пушкина. Определяемое условиями русской действительности на рубеже 20-30-х годов, даже в тех случаях, когда поэт заимствует и использует темы, сюжеты и образы мировой литературы, или в тех случаях, когда он обращается к романтическим формам, к символам и к аллегориям, болдинское творчество Пушкина реалистично в своей основе.

Единство субъективности и объективности в творчестве поэта осуществлено не только при разработке тем значительных (например, «История села Горюхина» или в «маленьких трагедиях»), но и при разработке тем, на первый взгляд малозначительных (например, в «Домике в Коломне» или в «Барышне-крестьянке»). При этом поэт всегда приходит и приводит читателя к широким обобщениям, к глубоким и значительным выводам. Многообразные тонкие оттенки отношения к объективности: сочувствие, жалость, восхищение или улыбка, насмешка, гневное обличие – всегда глубоко оправданы и всегда органически связаны с «публицистическим подтекстом» болдинских произведений Пушкина во всем их жанровом многообразии.


Похожая информация.


А.С. Пушкин не только русский писатель, но и мировой. Он оставил после себя современным читателям огромное литературное наследие. Поэт занимает особое место в культурной жизни России. Он создал такие произведения, которые стали символом русской духовной жизни. А. Григорьев пророчески заметил: «Пушкин – наше все: пока единственный полный очерк нашей народной личности»1. Никто так точно не смог подметить тонкости русской души и национальной культуры, как Александр Сергеевич.

Творчество поэта – это стремительное движение, развитие, тесно связанное с его судьбой, с литературной жизнью России. В своих произведениях он запечатлел красоту русской природы, особенности крестьянского быта, широту и многогранность человеческой души. Его творения полны красок, эмоций, переживаний.

Произведения А.С Пушкина восхищали, и будут восхищать еще ни одну сотню лет. Его творения пользуются популярностью даже за пределами нашей страны. Школьники не только читают сказки, повести и романы, но и из года в год заучивают стихотворения, открывая разнообразный творческий мир поэта.

Достаточно большая часть литературных произведений написана им в Нижегородском крае. Удивительной красоты природа, исторические места не могли не оставить в памяти поэта неизгладимых впечатлений. Поэтому целью данной работы является изучение влияния Нижегородской земли на творчество А.С. Пушкина.


Каждое новое поколение, каждая эпоха утверждают свое понимание поэта, писателя, видит в нем современника, его изучают, о нем спорят, его боготворят или отвергают. Но неизменно каждый видит в нем своего Пушкина.

Имя Александра Сергеевича Пушкина неразрывно связано с Нижегородской стороной и селом Болдино. В имении он провел 3 осени. Первую свою поездку Александр Сергеевич совершил осенью 1830 года с целью заложить кистеневскую собственность в опекунский совет для получения денег, необходимых для предстоящей свадьбы на Наталье Гончаровой.

Древний предок А С Пушкина, Евстафий Михайлович Пушкин, посол при дворе Ивана Грозного, получил Болдино в поместье - земельное владение, дававшееся дворянам на время службы.

Деду А.С. Пушкина принадлежали довольно крупные земельные владения вокруг Болдина. После его смерти земля была поделена между многочисленными наследниками, и в результате раздробления началось разорение старинного рода. Болдино досталось дяде Пушкина, Василию Львовичу, и отцу, Сергею Львовичу. После смерти Василия Львовича северо-западная часть села со старой барской усадьбой была продана. Отцу Пушкина принадлежала юго-восточная часть Болдина (с барским домом и другими постройками) - 140 крестьянских дворов, более 1000 душ, и село Кистенево.

Отправляясь в родовое имение, Александр Сергеевич не испытывал особого счастья. Он писал Плетневу в Петербург: «Еду в деревню, бог весть, буду ли иметь там время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведешь..» . Но А.С. Пушкин ошибался. Приехав в Болдино, утром же писатель занялся делами. С приказчиком поехали в Кистенево. В Кистенево жили умельцы, изготовлявшие сани и телеги, крестьянки ткали холсты и сукна. Вечером Пушкин разобрал свои бумаги, представил болдинского народного батюшку. Сами собой заиграли озорные строки:

С первого щелка

Прыгнул поп до потолка;

Со второго шелка

Лишился поп языка;

А с третьего щелка

Вышибло ум у старика;

Осмотревшись в Болдине, поэт написал другу: «Теперь мрачные мысли мои порассеялись; приехал в деревню и отдыхаю… Соседей ни души, ездий верхом, сколько душе угодно, пиши дома, сколько вздумается…»2 После напряжения последних лет, литературных схваток, придирок Бенкендорфа, следившего за каждым его шагом, после московских переживаний и размолвок с будущей тёщей, требовавшей от него денег, «положения в обществе», он мог, наконец, вздохнуть свободно: скакал по окрестностям верхом, писал, читал дома в тишине. Он не собирался задерживаться здесь надолго – передоверил свои имущественные хлопоты писарю Петру Кирееву, подписал несколько бумаг – торопился в Москву. Но выехать из Болдина не удалось: надвигалась эпидемия холеры. Вокруг устанавливались карантины.

Поэт задержался здесь на все три осенних месяца. Связи с внешним миром у него почти не было (получил не более 14 писем). Однако вынужденное затворничество способствовало плодотворной работе, что удивляло и самого Пушкина, написавшего П.А. Плетневу: «Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал…».

«Болдинская осень» открылась стихотворениями «Бесы» и «Элегия» - ужасом заблудившегося и надеждой на будущее, трудное, но дарящее радости творчества и любви. Три месяца были отданы подведению итогов молодости и поискам новых путей.

В болдинском уединении Пушкин передумывал прошедшее. Он размышлял о том, что сильнее: законы ужасного века или высокие порывы души человеческой. И одна за другой рождались трагедии, которые он назвал «маленькими» и которым суждено было стать великими. Это «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы», «Дон Жуан», и т.д. Эти четыре пьесы помогают нам лучше понять те чувства и мысли, которые владели Пушкиным, оказавшимся на три месяца "в глуши, во мраке заточения".

В Болдино он вспоминал свою молодость и былые увлечения, прощался с ними навсегда. Свидетельство тому в его бумагах: листки со строчками стихов "прощанья", "заклинанья", "для берегов отчизны дальной". В этих стихотворения, как и в других, писавшихся в Болдине, Пушкин выразил настроение человека, который с печалью, с душевной мукой вспоминает о прошлом и расстается с ним.

Количество написанного А.С. Пушкиным за три месяца вынужденного затворничества сопоставимо с результатами творческого труда за предшествующее десятилетие. Он создал в Болдине совершенно разноплановые произведения – и по содержанию и по форме. Одними из первых были прозаические «Повести Белкина», параллельно шла работа над шуточно-пародийной поэмой «Домик в Коломне» и последними главами «Евгения Онегина». Болдинская осень принесла «Сказку о попе и работнике его Балде», «Историю села Горюхина». Фон пушкинского воображения – лирическая поэзия: около 30 стихотворений, среди которых такие шедевры, как «Элегия», «Бесы», «Моя родословная», «Заклинание», «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», «Герой» и т.д.


В мире не было спокойствия. Только что произошла революция во Франции, окончательно скинувшая с трона Бурбонов. Бельгия восстала и отделилась от Голландии. Чуть позже, за несколько дней до отъезда Пушкина из Болдина, начнётся восстание в Варшаве. Обо всех этих событиях думал Пушкин в деревенской тишине. Мысли эти тревожили воображение, заставляли сопоставлять, искать внутренний смысл происходящего. Ночью, во время бессонницы, Пушкин обратился со стихами к самой жизни:

Я понять тебя хочу,

Смысла я в тебе ищу

Во второй раз Пушкин посетил Болдино в октябре 1833 , возвращаясь из поездки по Уралу, где собирал материал по истории пугачевского восстания. В Болдине он надеялся привести в порядок собранные материалы и поработать над новыми произведениями. Именно во время второй Болдинской осени Пушкин написал множество стихотворений, «Медного всадника», «Анджело», «Сказку о рыбаке и рыбке» и другие произведения. Именно во время второй Болдинской осени Пушкин написал всем известное стихотворение «Осень»:

«И забываю мир - и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем,

И пробуждается поэзия во мне:

Душа стесняется лирическим волненьем,

Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,

Излиться, наконец, свободным проявленьем -

И тут ко мне идет незримый рой гостей,

Знакомцы давние, плоды мечты моей.

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы легкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута - и стихи свободно потекут...».

Последний раз Пушкин приехал в Болдино через год, в 1834 , в связи со вступлением во владение имением и провел здесь около трех недель. В этот приезд Пушкину пришлось много заниматься хозяйственными делами, что, однако, не помешало ему написать «Сказку о золотом петушке» и подготовить к изданию другие сказки, написанные здесь годом ранее.

Значение Болдинской осени в творчестве Пушкина определятся тем, что большинство написанных произведений – реализация более ранних замыслов поэта и в то же время своеобразный пролог к его творчеству 1830-х гг. Окончание многолетнего труда – романа «Евгений Онегин» - символический итог пушкинского художественного развития 1820-х гг. в творческом поле романа находились многие произведения – стихотворения, поэмы, первые прозаические опыты. «Повести Белкина», в которых А.С.Пушкин попрощался с сюжетами и героями сентиментальной и романтической литературы, стали началом нового, прозаического периода творчества.

Действительно, Болдинская осень оказала существенное влияние на творческий потенциал А.С. Пушкина, заставила многое переосмыслить, реализовать давно задуманное.

А.С. Пушкин и Нижегородский край

Исследователей издавна интересовали места, связанные с пребыванием А.С. Пушкина в Нижегородской губернии. Александр Сергеевич посещал Нижний Новгород, несколько раз побывал в Арзамасе, приезжал в родовое имение Болдино, находящееся на юге Нижегородской области в 39 км от станции Ужовка.

По мнению большинства краеведов, приезжая в Болдино, А. С. Пушкин никак не мог миновать Арзамас. Он побывал в этом городе проездом еще в 1830г как минимум 6 раз, считает пушкинист А. Звенигородский.3 (на пути из Москвы в Болдино – раз, четыре раза, когда дважды пытался прорваться к невесте сквозь холерные карантины, и, наконец, когда уже окончательно выехал в Москву). Хорошо известно, что в 1833 году Пушкин попал в Болдино окольным путем, возвращаясь из Оренбурга через Симбирск. Но обратно он, несомненно, ехал опять через Арзамас. К этим 7 проездам через город можно добавить еще два, когда А С Пушкин посетил Болдино в 1834г.


Следующим пунктом в путешествии А.С. Пушкина в Болдино был Лукоянов. Поэт не раз посещал этот уездный город. К сожалению, здания, где гостил поэт, не сохранились до наших дней. В 20-х числах октября 1830 года А.С. Пушкин приехал в Лукоянов за разрешением на выезд в Москву, куда он не мог отправиться в связи с эпидемией холеры и холерными карантинами на дорогах. Уездный предводитель дворянства В.В. Ульянин отказал ему в выдаче такого разрешения. Получив отказ, Пушкин написал письмо губернатору и предпринял попытку прорваться сквозь холерные карантины без официального разрешения.

Из писем поэта Наталье Гончаровой доподлинно известно, что в знаменитую первую Болдинскую осень в октябре-ноябре 1830 года Пушкин дважды приезжал в Лукоянов. Поэт посещал несколько Лукояновских домов и семей. Это, прежде всего номера И.Т. Агеева. Здание номеров сохранилось до сих пор (улица Пушкина, 326). По преданию, бывал Пушкин и в доме Сыромятниковых, с хозяином которого был хорошо знаком. Дом не сохранился. Зато дожил до наших дней дом Ольги Калашниковой–Ключаревой, дочери болдинского управляющего, с которой связан крепостной роман Пушкина в бытность его в Михайловском.

Болдино заняло исключительное место в мире духовно-нравственных ценностей А.С. Пушкина и как “животворящая святыня” его фамильной истории, и как место его вдохновенных творческих трудов. Здесь создана основная часть пушкинских произведений тридцатых годов.

Кроме того, писатель посетил в период с 2 по 3 сентября 1833г Нижний Новгород. Город встретил поэта полосатым шлагбаумом, деревянной некрашеной пирамидой с двумя губернскими гербами и рядом стоящим мышиного цвета верстовым столбом с надписью на дощечке: «Граница Нижегородского уезда». А. С. Пушкин ехал в Нижний Новгород к губернатору М.П. Бутурлину и задержался в городе, имея определенную цель: ознакомиться с содержанием «пугачевских» дел местного архива.

Для писателя город всегда оставался «отчизной Минина», и потому можно полагать, что поэт задержался в кремле, чтоб осмотреть обелиск – памятник в честь великого гражданина России, о котором так много говорили в столице. Разговоры эти велись потому, что скульптурная группа «Минин и Пожарский», выполненная академиком И.П. Мартосом для Нижнего Новгорода, так и не была установлена на родине героя, а куплена казной, увезена в Москву и там заняла место в центре Красной площади, напротив гостиных рядов.

В Нижнем же Новгороде старанием А. И.Мельникова и И. П. Мартоса был открыт обелиск. Кроме того, А. С. Пушкин восхищался Нижегородской ярмаркой, которая создала в его воображении впечатление «бального разъезда».


Таким образом, Александр Сергеевич был в Нижегородской губернии ни один раз. Многое его здесь восхищало, заставляло задуматься. Не только свои переживания, но и минуты радости, он воплотил в произведениях, которые стали мировыми шедеврами литературы.

Заключение

Хотя А.С. Пушкин за всю свою короткую жизнь провел в Нижегородской губернии не так много времени, но этого было достаточно, чтобы написать здесь столько замечательных произведений, наполненных добротой и душевной теплотой. Каждое произведение, написанное здесь, по-своему уникально. Удивительной красоты природа, исторические места не могли не оставить в памяти поэта неизгладимых впечатлений. Поэтому я с уверенностью могу сказать, что А.С. Пушкин запечатлел в своих произведениях душевные порывы и эмоции, которые возникли под влиянием его пребывания в Нижегородском крае. Именно здесь он реализовал свои ранние замыслы, переосмыслил свой творческий путь.

Уезжая в Оренбург в сентябре 1833 года, Пушкин уже был полон новых замыслов и мечтал, добравшись наконец после скитаний до Болдина, отдаться творчеству... 2 сентября он обещал жене— «я тебе из деревни привезу товару на сто рублей, как говорится». 12 сентября: «Я сплю и вижу приехать в Болдино, и там запереться». О том же сообщалось и в письме из Оренбурга: «А уж чувствую, что дурь на меня находит. Я и в коляске сочиняю, что ж будет в постеле?» (Как известно, Пушкин любил писать в постели.) .

Наконец 1 октября. Пушкин прибыл в Болдино. Началась «пора» поэта — осень, когда работалось легко и свободно. Еще в дороге он знал, что предстоит «многое написать». И это желание исполнилось: вторая болдинская осень оказалась очень короткой — всего полтора месяца (с 1 октября до середины ноября), но была «урожайной». Здесь завершилась работа над «Историей Пугачева» (значительно расширен первоначальный текст черновой редакции, внесены нужные поправки и дополнения). Написана повесть «Пиковая дама». Созданы две поэмы — «Медный всадник» и «Анджело», две сказки — «О рыбаке и рыбке» и «О морской царевне», около десятка стихотворений, и среди них такой шедевр, как «Осень».

Но дело не только в количестве написанного, в разнообразии содержания произведений, в обращении к острейшим темам европейской и русской истории и современности — поражает громадность выдвинутых и разрабатываемых Пушкиным проблем, масштаб мысли Пушкина и, главное, характер и качество тех идейных и эстетических открытий, сделанных в этих произведениях, которые бесконечно обогащали русский реализм, поднимая его на новый, более высокий уровень. Вот почему вторая болдинская осень занимает совершенно особое место в творчестве Пушкина 1830-х годов, поскольку сделанные в эти полтора месяца открытия вывели Пушкина на новые рубежи. При этом важно подчеркнуть отличие первой болдинской осени (1830) от второй (1833).
Отличие это ощущается некоторыми пушкинистами, и они пишут об этом. Правда, мотивируется и объясняется оно чисто биографическими фактами. Так, например, в последней работе о стихотворении «Осень» Н. В. Измайлов пишет: «Болдинская осень 1833 г. может по справедливости считаться кульминационным моментом в творческой жизни Пушкина 1830-х годов. По интенсивности, высоте и разнообразию творчества она равноценна первой болдинской осени 1830 г.; но н настроению, по самосознанию поэта эти два периода далеко несходны».

В чем же исследователь видит это отличие? Осенью 1830 года настроение поэта было «тревожным и мрачным», поскольку «не было душевного спокойствия» (тревожное — в связи с предстоящей женитьбой и холерной эпидемией). Пушкин чувствовал себя перед коренной переменою в жизни, перед неизвестным и темным будущим, он прощался со своим прошлым, и все это отразилось на характере поэтического творчества первой болдинской осени — характере трагическом и сосредоточенно-мрачном в таких произведениях, как «маленькие трагедии», тоскливые строфы в «шутливой» повести «Домик в Коломне», две из «Повестей Белкина» — «Выстрел» и «Станционный смотритель», завершающие строфы «Путешествия» Онегина...».

Поскольку, по мысли исследователя, в 1833 году изменились к лучшему семейные дела Пушкина, то иной характер приобрело творчество этой осени. «Иное мы видим во второй болдинской осени, 1833 г. К этому времени семейная жизнь, казавшаяся такой тревожной перед женитьбой, стала представляться ему, несмотря на опасения, вызываемые молодостью и красотою Натальи Николаевны, устойчивой и ясной; отношения с Николаем I, с Бенкендорфом, с цензурою как-то в общем нормализовались, и казалось, не должны были очень мешать жизни и творческой работе». Оттого-то, оказывается, Пушкин и обратился «к новой большой теме — к роману о дворянине — участнике Пугачевского движения; он погрузился в работу по двум параллельным линиям: над романом — будущей «Капитанской дочкой» и над исследованием — «Историей Пугачева» . С б октября принялся за поэму «Медный всадник», 14 октября закончил «Сказку о рыбаке и рыбке», 27 октября завершил работу над поэмой «Анджело» и т. д.

Вряд ли можно полностью согласиться с тенденцией объяснить работу над программными произведениями благоприятными обстоятельствами личной жизни. Тем более что в действительности не было «ясности и устойчивости» ни в отношениях с властями, ни в отношениях с женой. Главный мотив писем жене из Болдина — мольба поэта «не кокетничай»! Обуреваемый тревогой, Пушкин писал жене: «Не мешай мне, не стращай меня, будь здорова, смотри за детьми, не кокетничай с царем...» В разгар работы над поэмой «Медный всадник», в дни завершения «Анджело» он с горечью писал любимой жене: «Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой... есть чему радоваться! Не только тебе, но и Прасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница. Вот и вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут...» И так почти в каждом письме! Где же тут душевное спокойствие, ясность и устойчивость семейной жизни?

Но в общем-то — не в этом дело. Изучение всех написанных в эту болдинскую осень произведений помогает обнаружить их некую внутреннюю, органическую связь с программным сочинением — «Историей Пугачева». Открытия, сделанные в процессе исследования народного восстания, и способствовали рождению новых замыслов, подсказывали темы и проблемы новых произведений, метод и формы их художественного решения.

Главным и, пожалуй, почти все определяющим итогом работы над «Историей Пугачева» явилось окончательное формирование социологического мышления. Тем самым принципиально изменился уровень и характер убеждений Пушкина, основы его мировоззрения. С завоеванных высот решались теперь по-новому проблемы истории и современности, становился ясным антиисторический, романтический характер воззрений на дворянство и просвещенный абсолютизм, осознавалась с принципиально иных позиций роль народа в истории, изменилась сама структура художественного метода поэта.
В свое время Г. А. Гуковский уже указывал, что Пушкин заложил основы социального реализма, который Гоголь станет продолжать и развивать дальше. Круг уже давно волновавших Пушкина проблем получил новое освещение. Заново обратившись к теме Петра I, Пушкин пишет поэму «Медный всадник», которая, по существу, была ответом на явилась поэма «Анджело».

Изучение новых решений старых проблем, осуществленных в болдинскую осень 1833 года, является условием понимания творчества Пушкина последних лет. Это тем более необходимо, что до сих пор отношение Пушкина, например, к Петру I, к концепции просвещенного абсолютизма в частности, рассматривается без учета эволюции убеждений поэта, а нередко и с позиций откровенной и безудержной идеализации Петра I .
Пересмотр Пушкиным прежних представлений о спасительности для России в современных ему условиях просвещенного абсолютизма, с одной стороны, и о «старинном дворянстве» как защитнике народа перед троном — с другой, обусловил решительный и беспримерный «поворот его к народу» (Достоевский). Но чем интенсивнее шло постижение тайны народной жизни, тем острее вставал вопрос о будущем России. Именно оно было менее всего ясно Пушкину. И сомнения, мучившие поэта, сказались на всех его произведениях последних лет. В Болдине началась драма Пушкина — драма непреодолимости возникавших сложных вопросов и поисков ответов на них. Красноречивым примером невозможности прояснить для себя вопрос о путях к свободе в 1833—1834 годах можно назвать «Путешествие из Москвы в Петербург», над которым была начата работа с декабря 1833 года.



Безумных лет угасшее веселье Мне тяжело, как смутное похмелье. Но, как вино - печаль минувших дней В моей душе чем старе, тем сильней. Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе Грядущего волнуемое море. Но не хочу, о други, умирать; Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать; И ведаю, мне будут наслажденья Меж горестей, забот и треволненья: Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь, И может быть - на мой закат печальный Блеснет любовь улыбкою прощальной. 8 сентября 1830

ПУТЕШЕСТВИЕ ОНЕГИНА

I Блажен, кто смолоду был молод, Блажен, кто вовремя созрел, Кто постепенно жизни холод С летами вытерпеть умел; Кто странным снам не предавался, Кто черни светской не чуждался, Кто в двадцать лет был франт иль хват, А в тридцать выгодно женат; Кто в пятьдесят освободился От частных и других долгов, Кто доброй славы и чинов Спокойно в очередь добился, О ком твердили целый век: N. N. прекрасный человек. II Блажен, кто понял голос строгой Необходимости земной, Кто в жизни шел большой дорогой, Большой дорогой столбовой, - Кто цель имел и к ней стремился, Кто знал, зачем он в свет явился И богу душу передал, Как откупщик иль генерал. "Мы рождены, - сказал Сенька, - Для пользы ближних и своей" - (Нельзя быть проще и ясней), Но тяжело, прожив полвека, В минувшем видеть только след Утраченных бесплодных лет... III Несносно думать, что напрасно Была нам молодость дана, Что изменяли ей всечасно, Что обманула нас она; Что наши лучшие желанья, Что наши свежие мечтанья Истлели быстрой чередой, Как листья осенью гнилой. Несносно видеть пред собой Одних обедов длинный ряд, Глядеть на жизнь, как на обряд, И вслед за чинною толпою Идти, не разделяя с ней Ни общих мнений, ни страстей. IV Предметом став суждений шумных, Несносно (согласитесь в том) Между людей благоразумных Прослыть притворным чудаком, Каким-то квакером, масоном, Иль доморощенным Байроном, Иль даже демоном моим. Онегин (вновь займуся им), Убив на поединке друга, Дожив без цели, без трудов До двадцати шести годов, Томясь в объятиях досуга Без службы, без жены, без дел, Быть чем-нибудь давно хотел. V Наскуча или слыть Мельмотом, Иль маской щеголять иной, Проснулся раз он патриотом Дождливой, скучною порой. Россия, господа, мгновенно Ему понравилась отменно, И решено. Уж он влюблен, Уж Русью только бредит он, Уж он Европу не навидит С ее политикой сухой, С ее развратной суетой. Онегин едет; он увидит Святую Русь: ее поля, Пустыни, грады и моря. VI Он собрался, и, слава богу, Июля третьего числа Коляска легкая в дорогу Его по почте понесла. Среди равнины полудикой Он видит Новгород-великой. Смирились площади - средь них Мятежный колокол утих, Не бродят тени великанов: Завоеватель скандинав, Законодатель Ярослав С четою грозных Иоаннов, И вкруг поникнувших церквей Кипит народ минувших дней. VII Тоска, тоска! спешит Евгений, Скорее далее: теперь Мелькают мельком, будто тени, Пред ним Валдай, Торжок и Тверь. Тут у привязчивых крестьянок Берет три связки он баранок, Здесь покупает туфли, там По гордым волжским берегам Он скачет сонный. Кони мчатся То по горам, то вдоль реки, Мелькают версты, ямщики Поют, и свищут, и бранятся, Пыль вьется. Вот Евгений мой В Москве проснулся на Тверской. VIII Москва Онегина встречает Своей спесивой суетой, Своими девами прельщает, Стерляжьей потчует ухой. В палате Английского клоба (Народных заседаний проба), Безмолвно в думу погружен, О кашах пренья слышит он. Замечен он. Об нем толкуют Разноречивая молва, Им занимается Москва Его шпионом именует, Слагает в честь его стихи И производит в женихи. IX Тоска, тоска! Он в Нижний хочет, В отчизну Минина. Пред ним Макарьев суетно хлопочет, Кипит обилием своим. Сюда жемчуг привез индеец, Поддельны вины европеец, Табун бракованных коней Пригнал заводчик из степей, Игрок привез свои колоды И горсть услужливых костей, Помещик - спелых дочарей, А дочки - прошлогодни моды. Всяк суетится, лжет за двух, И всюду меркантильный дух. X Тоска! Евгений ждет погоды, Уж Волга, рек, озер краса, Его зовет на пашны воды, Под полотняны паруса. Взманить охотника нетрудно: Наняв купеческое судно, Поплыл он быстро вниз реки. Надулась Волга; бурлаки, Опершись на багры стальные, Унывным голосом поют Про тот разбойничий приют, Про те разъезды удалые, Как Стенька Разин в старину Кровавил волжскую волну. XI Поют про тех гостей незваных, Что жгли да резали. Но вот Среди степей своих песчаных На берегу соленых вод Торговый Астрахань открылся. Онегин только углубился В воспоминанья прошлых дней, Как жар полуденных лучей И комаров нахальных тучи, Пища, жужжа со всех сторон, Его встречают, - и, взбешен, Каспийских вод брега сыпучи Он оставляет тот же час. Тоска! - он едет на Кавказ. XIII Он видит: Терек своенравный Крутые роет берега; Пред ним парит орел державный, Стоит олень, склонив рога; Верблюд лежит в тени утеса, В лугах несется конь черкеса, И вкруг качующих шатров Пасутся овцы калмыков, Вдали - кавказские громады: К ним путь открыт. Пробилась брань За их естественную грань, Чрез их опасные преграды; Брега Арагвы и Куры Узрели русские шатры. XII Уже пустыни сторож вечный, Стесненный холмами вокруг, Стоит Бешту остроконечный И зеленеющий Машук, Машук, податель струй целебных; Вокруг ручьев его волшебных Больных теснится целый рой; Кто жертва чести боевой, Кто емороя, кто Киприды; Страдалец мыслит жизни нить В волнах могущих укрепить, Кокетка злых годов обиды На дне оставить, а старик Помолодеть - хотя на миг. XIV Питая горьки размышленья, Среди печальной их семьи, Онегин взором сожаленья Глядит на чудные струи И мыслит, грустью отуманен: "Зачем я пулей в грудь не ранен, Зачем не хилый я старик, Как этот бедный откупщик? Зачем, как тульский заседатель, Я не лежу в параличе? Зачем не чувствую в плече Хоть ревматизма? - ах, создатель! - И я, как эти господа, Надежду мог бы знать тогда!... XV Блажен, кто стар! блажен, кто болен. Над кем лежит судьба рука! Но я здоров, я молод, волен, Чего мне ждать? тоска! тоска!..." Простите снежных гор вершины, И вы, кубанские равнины; Он едет к берегам иным, Он прибыл из Тамани в Крым. Воображенью край священный: С Атридом спорил там Пилад, Там закололся Митридат, И посреди прибрежных скал Свою Литву воспоминал. XVI Прекрасны вы, брега Тавриды, Когда вас видишь с корабля При свете утренней Киприды, Как вас впервой увидел я; Вы мне предстали в блеске брачном: Сияли груды ваших гор, Долин, деревьев, сел узор Разостлан был передо мною. А там, меж хижинок татар... Какой во мне проснулся жар! Какой волшебною тоскою Стеснялась пламенная грудь! Но, муза! прошлое забудь: XVII Какие б чувства не таились Тогда во мне - теперь их нет: Они прошли иль изменились... Мир вам, тревоги прошлых лет! В ту пору мне казались нужны Пустыни, волн края жемчужны, И моря шум, и груды скал, И гордой девы идеал, И безымянные страданья... Другие дни, другие сны; Смирились вы, моей весны Высокопарные мечтанья, И в поэтический бокал Воды я много подмешал. XVIII Иные нужны мне картины: Люблю песчаный косогор, Перед избушкой две рябины, Калитку, сломанный забор, На небе серенькие тучи, Перед гумном соломы кучи Да пруд под сенью ив густых, Раздолье уток молодых; Теперь мила мне балалайка Да пьяный топот трепака Перед порогом кабака. Мой идеал теперь - хозяйка, Мои желания - покой, Да щей горшок, да сам большой. XIX Порой дождливою намедни Я, завернув на скотный двор... Тьфу! прозаические бредни, Фламандской школы пестрый сор! Таков ли был я, расцветая? Скажи, фонтан Бахчисарая! Такие ль мысли мне на ум Навел твой бесконечный шум, Когда безмолвно пред тобою Зарему я воображал Средь пышных, опустелых зал... Спустя три года, вслед за мною, Скитаясь в той же стороне, Онегин вспомнил обо мне. XX Я жил тогда в Одессе пыльной... Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильный Свои подъемлет паруса; Там все Европой дышит, веет, Все блещет югом и пестреет Разнообразностью живой. Язык Италии златой Звучит по улице веселой, Где ходит гордый славянин, Француз, испанец, армянин, И грек, и молдаван тяжелый, И сын египетской земли, Корсар в отставке, Морали. XXI Одессу звучными стихами Наш друг Туманский описал, Но он пристрастными глазами В то время на нее взирал. Приехав, он прямым поэтом Пошел бродить с своим лорнетом Один над морем - и потом Очаравательным пером Сады одесские прославил. Все хорошо, но дело в том, Что степь нагая там кругом; Кой-где недавний труд заставил Младые ветви в знойный день Давать насильственную тень. XXII А где, бишь, мой рассказ несвязный? В Одессе пыльной, я сказал. Я б мог сказать: в Одессе грязной - И тут бы право не солгал. В году недель пять-шесть Одесса, По воле бурного Завеса, Потоплена, запружена, В густой грязи погружена. Все домы на аршин загрязнут, Лишь на ходулях пешеход По улице дерзает вброд; Кареты, люди тонут, вязнут, И в дорожках вол, рога склоня, Сменяет хилого коня. XXIII Но уж дробит каменья молот, И скоро звонкой мостовой Покроется спасенный город, Как будто кованой броней. Однако в сей Одессе влажной Еще есть недостаток важный; Чего б вы думали? - воды. Потребны тяжкие труды... Что ж? это небольшое горе, Особенно, когда вино Без пошлины привезено. Но солнце южное, но море... Чего ж нам более, друзья? Благословенные края! XXIV Бывало, пушка зоревая Лишь только грянет с корабля, С крутого берега сбегая, Уж к морю отправляюсь я. Потом за трубкой расскаленной, Волной соленой оживленной, Как мусульман в своем раю, С восточной гущей кофе пью. Иду гулять. Уж благосклонный Открыт Casino; чашек звон там раздается; на балкон Маркер выходит полусонный С метлой в руках, и у крыльца Уже сошлися два купца. XXV Глядишь - и площадь запестрела. Все оживилось; здесь и там Бегут за делом и без дела, Однако больше по делам. Дитя расчета и отваги, Идет купец взглянуть на флаги, Проведать, шлют ли небеса Ему знакомы паруса. Какие новые товары Вступили нынче в карантин? Пришли ли бочки жданных вин? И что чума? и где пожары? И нет ли голода, войны, Или подобной новизны? XXVI Но мы, ребята без печали, Среди заботливых купцов, Мы только устриц ожидали От цареградских берегов. Что устрицы? пришли! О радость Глотать из раковин морских Затворниц жирных и живых, Слегка обрызнутых лимоном. Шум, споры - легкое вино Из погребов принесено На стол услужливым Отоном; Часы летят, а грозный счет Меж тем невидимо растет. XXVII Но уж темнеет вечер синий, Пора нам в оперу скорей; Там упоительный Россини, Европы баловень - Орфей. Не внемля критике суровой, Он вечно тот же, вечно новый, Он звуки льет - они кипят, Они текут, они горят, Как поцелуи молодые, Все в неге, в пламени любви, Как зашипевшего Аи Струя и брызги золотые... Но, господа, позволено ль С вином равнять do - re - mi - sol? XXVIII А только ль там очарований? А разыскательный лорнет? А закулисные свиданья? А
prima dona? а балет? А ложа, где красой, блистая, Негоцианка молодая, Самолюбива и томна, Толпой рабов окружена? Она и внемлет и не внемлет И каватине, и мольбам, И шутке с лестью пополам... А муж в углу за нею дремлет, Впросонках фора закричит, Зевнет - и снова захрапит. XXIX Финал гремит; пустеет зала; Шумя, торопится разъезд; Толпа на площадь побежала При блеске фонарей и звезд, Сыны Авзонии счастливой Слегка поют мотив игривый, Его невольно затвердив, А мы ревем речитатив. Но поздно. Тихо спит Одесса; И бездыханна и тепла Немая ночь. Луна взошла, Прозрачно-легкая завеса Объеилет небо. Все молчит; Лишь море черное шумит... XXX Итак, я жил тогда в Одессе Средь новоизбранных друзей, Забыв о сумрачном повесе, Герое повести моей. Онегин никогда со мною Не хвастал дружбой почтовою, А я, счастливый человек, Не переписывался ввек Ни с кем. Каким же изумленьем, Судите, был я поражен, Когда ко мне явился он Неприглашенным привиденьем, Как громко ахнули друзья И как обрадовался я! XXXI Святая дружба! глас натуры!!. Взглянув друг на друга потом, Как Цицероновы Авгуры Мы рассмеялися тишком... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . XXXII Недолго вместе мы бродили По берегам эвксинских вод. Судьбы нас снова разлучили И нам назначили поход. Онегин очень охлажденный И тем, что видел, насыщенный, Пустился к невским берегам. А я от милых южных дам, От жирных устриц черноморских, Рт оперы, от темных лож И, слава богу, от вельмож Уехал в тень лесов Тригорских, В далекий северный уезд; И был печален мой приезд. XXXIII О, где б судьба ни назначала Мне безымянный уголок, Где б ни был я, куда б ни мчала Она смиренный мой челнок, Где поздний мир мне б ни сулила, Где б ни ждала меня могила, Везде, везде в душе моей Благословлю моих друзей. Нет, нет! нигде не позабуду Их милых, ласковых речей; Вдали, один, среди людей Воображать я вечно буду Вас, тени пребережных ив, Вас, мир и сон тригорских нив. XXXIV И берег Сороти отлогий, И полосатые холмы, И в роще скрытые дороги, И дом, где пировали мы - Приют, сияньем муз одетый, Младым Языковым воспетый, Когда из капища наук Являлся он в наш сельский круг И нимфу Сороти прославил, И огласил поля кругом Очаровательным стихом; Но там и я свой след оставил, Там, ветру в дар, на темну ель Повесил звонкую свирель. 15-18 сентября

ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН.ПЕСНЬ IX

Fare thee well, and if for ever Still for ever fare thee well. Byron I В те дни, когда в садах Лицея Я безмятежно расцветал, Читал охотно Елисея, А Цицерона проклинал, В те дни, как я поэме редкой Не предпочел бы мячик меткой, Считал схоластику за вздор И прыгал в сад через забор, Когда порой бывал прилежен, Порой ленив, порой упрям, Порой лукав, пороб прям, Порой смирен, порой мятежен, Порой печален, молчалив, Порой сердечно говорлив, II Когда в забвеньи перед классом Порой терял я взор и слух, И говорить старался басом, И стриг над губой первый пух, В те дни... в те дни, когда впервые Заметил я черты живые Прелестной девы, и любовь Младую взволновала кровь, И я, тоскуя безнадежно, Томясь обманом пылких снов, Везде искал ее следов, Об ней задумывался нежно, Весь день минутной встречи ждал И счастье тайных мук узнал, III В те дни - во мгле дубравных сводов Близ вод, текущих в тишине, В углах лицейских переходов Являться Муза стала мне. Моя студенческая келья, Доселе чуждая веселья, Вдруг озарилась - Муза в ней; Открыла пир своих затей; Простите, хладные Науки! Простите, игры первых лет! Я изменился, я поэт, В душе моей едины звуки Переливаются живут, В размеры сладкие бегут. IV Везде со мной, неутомима, Мне Муза пела, пела вновь (Amorem canat aetas prima) Все про любовь да про любовь. Я вторил ей - младые други, В освобожденные досуги, Любили слушать голос мой - Они, пристрасною душой Ревнуя к братскому союзу, Мне первый поднесли венец, Чтоб им украсил их певец Свою застенчивую Музу. О торжество невинных дней! Твой сладок сон душе моей. V И свет ее с улыбкой встретил, Успех нас первый окрылил, Старик Державин нас заметил И, в гроб сходя, благословил, И Дмитрев не был наш хулитель И быта русского хранитель, Скрижаль оставя, нам внимал И Музу робкую ласкал - И ты, глубоко вдохновенный Всего прекрасного певец, Ты, идол девственных сердец, Не ты ль, пристрастьем увлеченный, Не ты ль мне руку подавал И к славе чистой призывал. VI А я, в закон себе вменяя Страстей мгновенный произвол, Толпы восторги разделяя, Я Музу пылкую привел На игры юношей разгульных, Грозы дозоров караульных. И им в безумные пиры Она несла свои дары - И как Вакханочка бесилась, Кричала, пела меж гостей, И молодежь минувших дней За нею буйно волочилась - И я гордился меж гостей Шалуньей ветреной моей - VII Но Рок мне бросил взоры гнева И вдаль занес. - Она за мной. Как часто ласковая дева Мне услаждала час ночной Волшебством долгого рассказа, Как часто по степям Кавказа Она Ленорой, при луне, Со мной скакала на коне! Как часто на брегах Тавриды Она меня во мгле ночной Водила слушать шум морской, Призывный шепот Нереиды, Глубокой, вечный хор валов, Хвалебный гимн красе миров. VIII И, позабыв столицы дальной И блеск и шумные пиры, В степях Молдавии печальной Она смиренные шатры Племен бродящих посещала, И между ними одичала, И позабыла речь богов Для странных, новых языков, Для пенья степи ей любезной... Но дунул ветер, грянул гром - И Муза мне в саду моем Явилась барышней уездной, С печальной думою в очах, С французской книжкою в руках. IX И ныне Музу я впервые На светский раут привожу; На прелести ее степные С ревнивой робостью гляжу. Передо мною меж фраков модных, Меж тихих дев, меж дам холодных Она мелькает и скользит, Вот села тихо и глядит, Любуясь шумной теснотою, Волшебством платьев и речей, Явленьем медленным гостей Перед хозяйкой молодою, И черной рамою мужчин Вкруг дам как около картин. X Кто там меж ними в отдаленьи Как нечто лишнее стоит, Ни с кем он, мнится, не в сношеньи, Почти ни с кем не говорит. Меж молодых Аристократов, В кругу налетных дипломатов Везде он кажется чужим, Они мелькают перед ним, Как ряд привычных привидений. Что, сплин иль страждущая спесь В его лице? Зачем он здесь? Кто он таков? Ужель Евгений? Ужели он? Так точно он. - Давно ли к нам он занесен? XI Все тот же ль он, иль усмирился? Иль корчит также чудака? Скажите, чем он возвратился? Что нам представит он пока? Чем в свете явится? Мельмотом, Космополитом, патриотом, Гарольдом, квакером, ханжой, Иль маской щегольнет иной, Иль просто будет добрый малой, Как вы да я, как целый свет? По крайней мере мой совет: Отстать от шалости бывалой, Морочил он довольно свет... - А вам знаком Евгений? - Нет.- XII Но вот толпа заколебалась, По зале шепот пробежал... К хозяйке дама приближалась, За нею важный генерал. Она была нетороплива, Не холодна, не говорлива, Без взора беглого для всех, Без притязаний на успех, Без подражательных ужимок, Без этих маленьких затей... Все тихо, просто было в ней, Она казалась верный снимок Du comme il faut (Шишков, прости: Не знаю, как перевести.) XIII К ней дамы подвигались ближе; Старушки улыбались ей; Мужчины кланялися ниже, Ловили взор ее очей, Девицы проходили тише Пред ней по зале - и всех выше И нос и плечи подымал Вошедший с нею генерал. Ее нельзя было прекрасной Назвать, но с головы до ног Никто бы в ней найти не мог Того, что модой самовластной В избранном лондонском кругу Зовется vulgar (не смогу!... XIV Люблю я очень это слово, Но не берусь перевести, Оно у нас покаместь ново, И вряд ли быть ему в чести. Оно годится в эпиграмме...) Но возвращаюсь к нашей даме. Беспечной прелестью мила, Она сиела у стола С надменной Ниной Волховскою, Сей Клеопатрою Невы; И верно б согласились вы, Что Нина мраморной красою Затмить соседку не могла, Как ни блистательна была. XV Ужель она? шептал Евгений: Ужель она?.. а точно.. нет... Как! из глуши пустых селений... И неотвязчивый лорнет Он обращает поминутно На ту, чей вид напомнил смутно Ему забытые черты. "Скажи мне, князь, не знаешь ты, Кто там в малиновом берете С послом испанским говорит?" Князь на Онегина глядит. - Ага! давно ж ты не был в свете. Она, мой друг, жена моя. Постой, тебя представлю я. XVI "Женат! Но как не знал я ране! Давно ли?" - Ололо двух лет.- "На ком?" - На Лариной.- "Татьяне!" - Знакомы вы? - "Я им сосед". - Пойдем же.- Князь к жене подходит И к ней Онегина приводит, Родню и друга своего. Она взглянула на него... Но что б ей душу не смутило, Как сильно ни была б она Удивлена, поражена, Но ей ничто не изменило: В ней сохранился тот же тон, Был так же тих ее поклон. XVII Она не то чтоб содрогнулась Иль стала вдруг бледна, красна... У ней и бровь не шевельнулась; Не сжала даже губ она. Хоть он глядел нельзя прилежней, Но и следов Татьяны прежней Не мог Онегин обрести. С ней речь хотел он завести И - и не мог. Она спросила, Давно ль он здесь, откуда он И не из их ли уж сторон? Потом к супругу обратила Усталый взгляд и вышла вон... И недвижим остался он. XVIII Ужель та бедная Татьяна, Которой он наедине, В начале нашего романа, В глухой, далекой стороне, В благом пылу нравоученья Читал когда-то наставленья, Та, от которой он хранит Письмо, где сердце говорит, Где все наруже, все на воле, Та девочка... иль это сон?.. Та девочка, которой он Пренебрегал в смиренной доле, Ужели с ним сейчас была Так равнодушна, так смела? XIX Как изменилася Татьяна! Как твердо в роль свою вошла? Как утеснительного сана Приемы скоро приняла! Кто б смел искать девчонки нежной В сей величавой, в сей небрежной Законодательнице зал? И он ей сердце волновал! Об нем она в молчаньи ночи, Пока Морфей не прилетит, Бывало, девственно грустит, К луне подъемлет томны очи, Мечтая с ним когда-нибудь Свершить веселый жизни путь! XX Он оставляет раут тесный, Домой задумчив едет он; Мечтой то грустной, то прелестной Его встревожен поздний сон. Проснулся он; ему приносят Письмо: князь N покорно просит Его на вечер. "Боже! К ней!... О, будет, будет!" и скорей Марает он ответ учтивый. Что с ним? в каком он странном сне! Что шевельнулось в глубине Души холодной и ленивой? Досада? суетность? иль вновь Забота юности - любовь? XXI Любви все возрасты покорны; Но юным, девственным сердцам Ее порывы благотворны, Как бури вешние полям: В дожде страстей душа свежеет, И обновляется, и зреет - И жизнь могущая дает И пышный цвет и сладкий плод. Но в возраст поздний и бесплодный, На повороте наших лет, Печален их глубокий след: Так бури осени холодной В болото обращают луг И обножают лес вокруг. XXII Онегин вновь часы считает И ждет он снова дню конца. Но десять бьет; он выезжает, Он прилетел, он у крыльца, Он с трепетом к княгине входит; Хозяйку он одну находит, И вместе несколько минут Они сидят. Слова нейдут Из уст Онегина. Угрюмый, Неловкий, он едва, едва Ей отвечает. Голова Его полна другою думой - На Таню смотрит он. Она Сидит небрежна и вольна. XXIII Приходит муж. Он прерывает Сей неприятный tete-a-tete: Онегин с ним припоминает Друзей, красавиц прежних лет. Они смеются. Входят гости. Вот легкой солью светской злости Стал оживляться разговор; Перед хозяйкой острый вздор Блистал без глупого жиманства, И прерывал его меж тем Разумный толк о том, о сем, Без пошлых истин, без педантства И не пугал ничьих ушей Живою странностью своей. XXIV Тут был отборный цвет столицы, И гордой моды образцы, Везде встречаемые лица, Необходимые глупцы; Тут были дамы пожилые В цветах и токах, с виду злые; И важных несколько девиц, Не улыбающихся лиц; Тут был поэт, не говоривший Ни о себе, ни о врагах; Тут был в почтенных сединах Старик, по-старому шутливый: Отменно тонко и умно, Что нынче несколько смешно. XXV И та, которой улыбалась Расцветшей жизни благодать, И та, которая сбиралась Уж общим мненьем управлять, И представительница света, И та чья скромная планета Должна была когда-нибудь Смиренным счастием блеснуть, И та, которой сердце тайно, Нося безумной страсти казнь, Питало ревность и боязнь - Соединенные случайно, Друг дружке чуждые душой, Сидели тут одна с другой. XXVI В гостиной истинно дворянской Чуждались щегольства речей И щекотливости мещанской Журнальных чопорных судей, И новичка-провинциала Хозяйка спесью не смущала, Равно для всех она была Непринужденна и мила, Лишь путешественник залетный, Блестящий Лондонский нахал Полу-улыбку возбуждал Своей осанкою заботной - И быстро обмененный взор Ему был общий приговор. И в зале яркой и богатой, Когда в умолкший, тесный круг, Подобна лилии крылатой Колеблясь, входит Лалла-Рук, И над поникшею толпою Сияет царственной главою, И тихо вьется и скользит Звезда-Харита меж Харит, И взор смешенных поколений Стремится, ревностью горя, То на нее, то на царя,- Для них без глаз один Евгений; Одной Татьяной поражен, Одну Татьяну видит он. XXVI Онегин скрылся. Вечер целный Он ею занят был одной - Не этой девочкой несмелой, Смиренной, бедной и простой, Но этой милою княгиней, Но неприступною богиней Роскошных берегов Невы... О люди! все похожи вы На прародительницу Эву: Что вам дано, то не влечет; Вас непрестанно змий зовет Туда, к погибельному древу; Заветный плод вам подавай, Не то, глядишь, вам рай не рай. XXVII Проходят дни, летят недели, Онегин мыслит об одном: Другой себе не знает цели, Чтоб только явно иль тайком Где б ни было княгиню встретить, Чтобы в лице ее заметить Хоть озабоченность иль гнев, Свой дикий нрав преодолев, Везде на вечере, на бале, В театре, у художниц мод, На берегах замерзлых вод На улице, в передней, в зале За ней он гонится, как тень; Куда его девалась лень. Сомненья нет: увы! Евгений В Татьяну как дитя влюблен; В тоске любовных помышлений И день и ночь проводит он. Ума не внемля строгим пеням, К ее крыльцу, стеклянным сеням Он подъезжает каждый день; За ней он гонится как тень; Он счастлив, если ей накинет Пушистый соболь на плечо, Или коснется горячо Ее руки, или раздвинет Пред нею тесный полк ливрей, Или платок подымет ей. XXVIII Она его не замечает, Как он ни бейся, хоть умри. Свободно дома принимает, В гостях с ним молвит слова три, Порою лишь поклоном встретит, Порой и вовсе не заметит: Кокетства в ней ни капли нет - Его не терпит высший свет. Худеть Евгений начинает: Ей иль не видно, иль не жаль; Онегин сохнет и едва ль Уж не чахоткою страдает. Он обращается к врачам, Те хором шлют его к водам. XXIX А он не едет; он заране Писать ко прадедам готов О скорой встрече; а Татьяне И горя нет (их пол таков). Наш друг упрям, отстать не хочет, Еще надеется, хлопочет; Любовник хилый и больной, Княгине слабою рукой Он пишет страстное посланье. Хоть толку мало не вотще Он в письмах видел вообще; Но, знать, сердечное страданье Уже пришло ему не в мочь. Он ждет ответа день и ночь. XXX Напрасно! Он ей вновь посланье: Второму, третьему письму Ответа нет. Вот он в собранье Тащится. Лишь вошел ему Она навстречу. Как сурова! Как недоступна! с ним ни слова: О! Как теперь окружена Крещенским холодом она! Как удержать негодованье Уста дрожащие хотят! Вперил Онегин зоркий взгляд: Где, где смятенье, состраданье? Где пятна слез?.. Их нет, их нет! На сем лице лишь гнева след... XXXI Иль, может быть, боязни тайной, Чтоб муж иль свет не угадал Проказы, слабости случайной... Того, что мой Онегин знал. Надежды нет! Он уезжает, Свое безумство проклинает - И, в нем глубоко погружен, От света вновь отрекся он. И в молчаливом кабинете Ему припомнилась пора, Когда жестокая хандра За ним гналася в шумном свете, Поймала, за ворот взяла И в темный угол заперла. XXXII Стал вновь читать он без разбора. Прочел он Гердера, Руссо, Манзони, Гиббона, Шамфора, Madame de Stael, Токвиль, Тиссо, Прочел скептического Беля, Прочел идильи Фонтенеля, Прочел из наших кой-кого, Не отвергая ничего: И альманахи, и журналы, Где поученье нам твердят, Где нынче так меня бранят, А где, бывало, мадригалы Себе встречал я иногда: E sempre bene, господа. XXXIII И что ж? Глаза его читали, Но мысли были далеко; Мечты, желания, печали В душе теснились глубоко. Он меж печатными строками Читал духовными очами Другие строки. В них-то он Был магнетически влюблен. То были тайные преданья Сердечной, темной старины, Или толкованные сны, Или глухие предсказанья, Вечерней сказки вздор живой, Иль письма девы молодой. XXXIV Он так привык теряться в этом, Что чуть с ума не своротил, Или не сделался поэтом. Признаться: то-то б одолжил! А точно: силой магнетизма Стихов российских механизма Едва в то время не постиг Мой беспонятный ученик. Как походил он на поэта, Когда в углу сидел один, И перед ним пылал камин, И он мурлыкал: Benedetta Иль Idol mio и ронял В огонь то туфлю, то журнал. XXXV Дни мчатся - в воздухе нагретом Уж разрешается Зима; И он не сделался поэтом, Не умер, не сошел с ума. Весна живит его: впервые Свои покои запертые, Где зимовал он как сурок, Двойные окна, камелек Он ясным утром оставляет, Несется вдоль Невы в санях. На синих, иссеченных льдах Играет солнце. Тихо тает По улицам разрытый снег. Куда по нем свой быстрый бег XXXVI Стремит Онегин? Вы заране Уж угадали; точно так: Поимчался к ней, к своей Татьяне Мой неисправленный чудак. Идет на мертвеца похожий. Нет ни одной души в прихожей. Он в залу; дальше: никого. Дверь отворил он. Что ж его С такою силой поражает? Княгиня в комнате одна Сидит, не убрана, бледна, Письмо какое-то читает, Сидит и слезы льет рекой, К плечу склонившись головой! XXXVII О кто б немых ее страданий В сей быстрый миг не прочитал! Кто бедной Тани, прежней Тани Теперь в княгине б не узнал! В тоске безумных сожалений К ее ногам упал Евгений; Она вздрогнула и молчит; И на Онегина глядит Без удивления, без гнева... Его больной, угасший взор, Молящий вид, немой укор Ей внятны вновь - простая дева, С мечтами, с сердцем прежних дней, Опять, опять воскресла в ней!.. XXXVIII Она его не подымает И, не сводя с него очей, От жадных уст не отымает Бесчувственной руки своей... О чем теперь ее мечтанье? Проходит долгое молчанье, И тихо наконец она: "Довольно; встаньте. Я должна Вам объясниться откровенно. Онегин, помните ль тот час, Когда в саду, в аллее нас Судьба свела, и так степенно Вы стали рассуждать, а я... Сегодня очередь моя. XXXIX Не правда? ль я тогда моложе, Я лучше, кажется, была, И я любила вас; и что же? Что в сердце в вашем я нашла? Какой ответ? одну суровость. Одно презренье. Вам не новость Была смиренная любовь? И нынче, верьте, стынет кровь, Как только вспомню взгляд холодный И эту проповедь... Но вас Я не виню: в тот страшный час Вы поступили благородно, Вы были правы предо мной: Я благодарна всей душой... XL Я вам - не правда ли? в пустыне Вдали от суетной Молвы, Тогда не нравилась... Что ж ныне Меня преследуете вы? Зачем у вас я на примете? Не потому ль, что в высшем свете Теперь являться я должна; Что я богата и знатна, Что муж в сраженьях изувечен, Что нас за то ласкает двор? Не потому ль, что мой позор Теперь бы всеми был замечен, И мог бы в обществе пренесть Вам соблазнительную честь? XLI Я плачу... Если бедной Тани, Онегин, не забыли вы, То знайте ж: строгость вашей брани, Тогдашний холод ваш - Увы Я предпочла б обидной страсти, Вспылавший вдруг по вашей власти И этим письмам и слезам. К моим младенческим годам Тогда имели вы хоть жалость, Хоть уважение к летам... А нынче! - что к моим ногам Вас привело? какая малость! Подите... полно - Я молчу - Я вас и видеть не хочу! XLII А мне, Онегин, пышность эта, Постылой жизни мишура, Мои успехи в вихре света, Мой модный дом и вечера, Что в них? Сейчас отдать я рада Всю эту ветошь маскарада, Весь этот блеск, и шум, и чад За полку книг и дикий сад, За наше прежнее жилище, За те места, где в первый раз, Онегин, я узнала вас, И за смиренное кладбище, Где нынче крест и тень ветвей Над бедной нянею моей... XLIII Там счастье было так возможно, Так близко!... Но судьба моя Теперь не та. Неосторожно, Быть может, поступила я: Меня с слезами заклинаний Молила мать; для бедной Тани Все были жребии равны... Я вышла замуж. Вы должны, Я вас прошу, меня оставить; Я знаю: в вашем сердце есть И гордость, и прямая честь. Я вас люблю (к чему лукавить), Но я другому отдана; И буду век ему верна". Она ушла. Стоит Евгений, Как будто громом поражен. В какую бурю ощущений Теперь он сердцем погружен! Но шпор... незапный звон раздался, И муж Татьянин показался, И здесь героя моего, В минуту, злую для него, Читатель мы теперь оставим, Надолго... навсегда. За ним Довольно мы путем одним Бродили по свету. Поздравим Друг друга с берегом. Ура! Давно б (не правда ли?) пора! Кто б ни был ты, прости, читатель, Друг, недруг ли, хочу с тобой Расстаться мирно как приятель, Прости! чего бы ты со мной Здесь не искал в строфах небрежных, Забвенья ли забот мятежных, Отдохновенья ль от труда, Картин ли, шутки ль иногда, Иль грамматических ошибок, Дай бог, чтобы со мною ты Для наслажденья, для мечты, Для сердца, для журнальных сшибок Хотя б крупицу мог найти. Засим, читатель мой, прости! L И ты прости, мой спутник верный, И ты, мой милый Идеал, И ты, живой и постоянный, Хоть слабый Труд. Я с вами знал Все, что завидно для поэта: Забвенье жизни в бурях света, Привет любви, хвалу друзей. Промчалось много, много дней С тех пор, как юная Татьяна И с ней Онегин в смутном сне Явилися впервые мне - И план свободного романа Я сквозь магический кристалл Еще не ясно различал. А те, которым в дружной встрече Я строфы первые читал... Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. Без них Онегин дорисован. А те, с которых образован Татьяны милый Идеал... О много, много Рок умчал! Блажен, кто праздник Жизни рано Оставил, не допив до дна Бокалов яркого вина, Кто не дочел Ее романа, Кто вдруг умел расстаться с ним, Как я с Онегиным моим. 21-25 сентября 1830

ТРУД

Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний. Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня? Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный, Плату приявший свою, чуждый работе другой? Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи, Друга Авроры златой, друга пенатов святых? 26 сентября 1830

ОТВЕТ АНОНИМУ

О, кто бы ни был ты, чье ласковое пенье Приветствует мое к блаженству возрожденье, Чья скрытая рука мне крепко руку жмет, Указывает путь и посох подает; О кто бы ни был ты: старик ли вдохновенный, Иль юности моей товарищ отдаленный, Иль отрок, музами таинственно храним, Иль пола кроткого стыдливый херувим, - Благодарю тебя душою умиленной. Вниманья слабого предмет уединенный, К доброжелательству досель я не привык - И странен мне его приветливый язык. Смешон, участия кто требует у света! Холодная толпа взирает на поэта, Как на заезжего фигляра: если он Глубоко выразит сердечный, тяжкий стон, И выстраданный стих, пронзительно-унылый, Ударит по сердцам с неведомою силой, - Она в ладони бьет и хвалит, иль порой Неблагосклонною кивает головой. Постигнет ли певца незапное волненье, Утрата скорбная, изгнанье, заточенье, - "Тем лучше, - говорят любители искусств, - Тем лучше! наберет он новых дум и чувств И нам их передаст". Но счастие поэта Меж ими не найдет сердечного привета, Когда боязненно безмолствует оно... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. 26 сентября 1830

ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ СТАТУЯ

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила. Дева печально сидит, праздный держа черепок. Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой; Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит. 1 октября 1830

К ПЕРЕВОДУ "ИЛИАДЫ"

Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера. Боком одним с образцом схож и его перевод. 1 октября 1830

* * *

Глухой глухого звал к суду судьи глухого, Глухой кричал: "Моя им сведена корова!" - "Помилуй,- возопил глухой тому в ответ, - Сей пустошью владел еще покойный дед". Судья решил: "Чтоб не было разврата, Жените молодца, хоть девка виновата". 2 октября 1830

ДОРОЖНЫЕ ЖАЛОБЫ

Долго ль мне гулять на свете То в коляске, то верхом, То в кибитке, то в карете, То в телеге, то пешком? Не в наследственной берлоге, Не средь отческих могил, На большой мне, знать, дороге Умереть господь судил, На каменьях под копытом, На горе под колесом, Иль во рву, водой размытом, Под разобранным мостом. Иль чума меня подцепит, Иль мороз окостенит, Иль мне в лоб шлагбаум влепит Непроворный инвалид. Иль в лесу под нож злодею Попадуся в стороне, Иль со скуки околею Где-нибудь в карантине. Долго ль мне в тоске голодной Пост невольный соблюдать И телятиной холодной Трюфли Яра поминать? То ли дело быть на месте, По Мясницкой разъезжать, О деревне, о невесте На досуге помышлять! То ли дело рюмка рома, Ночью сон, поутру чай; То ли дело, братцы, дома!.. Ну, пошел же, погоняй!.. 4 октября 1830

ПРОЩАНИЕ

В последний раз твой образ милый Дерзаю мысленно ласкать, Будить мечту сердечной силой И с негой робкой и унылой Твою любовь воспоминать. Бегут, меняясь, наши лета, Меняя все, меняя нас, Уж ты для своего поэта Могильным сумраком одета, И для тебя твой друг угас. Прими же, дальная подруга, Прощанье сердца моего, Как овдовевшая супруга, Как друг, обнявший молча друга Пред заточением его. 5 октября 1830
 


Читайте:


Новое

Как востановить менструальный цикл после родов:

Солнечная система – мир, в котором мы живем

Солнечная система – мир, в котором мы живем

Это система планет, в центре которой находится яркая звезда, источник энергии, тепла и света - Солнце. По одной из теорий Солнце образовалось...

Краткая история создания спичек История происхождение спичечных домиков

Краткая история создания спичек История происхождение спичечных домиков

Спички - относительно недавнее изобретение человечества, они пришли на смену огниву около двух веков назад, когда уже работали ткацкие станки,...

Берут ли в армию с плоскостопием?

Берут ли в армию с плоскостопием?

Все жители Российской Федерации без исключения знают или слышали о том, что к службе в армии негодны молодые люди с плоскостопием. Как с этим...

«Престол у нас в семье переходящий Возникновение соборного ансамбля

«Престол у нас в семье переходящий Возникновение соборного ансамбля

Священник Димитрий Грудогло в конце 1990-х он был основателем православной школы в Кинешме. Тогда, почти 20 лет назад, к молодому активному...

feed-image RSS